Автору удалось то, чего никак не удавалось сотворить со мной многим куда более именитым писателям – вызвать в моей душе изумление и потрясение.

Не в этом ли и заключается цель искусства?

Неважно, что изумило и потрясло меня открытие, что и сейчас, в двадцать первом веке, есть люди, умудряющиеся писать так, как считалось постыдным еще при Леониде Ильиче, а то и при Никите Сергеевиче…

Но обо всем по порядку.

Писатель Даниэль Орлов похож на столяра Луку Александрыча из мультфильма «Каштанка» по одноименному рассказу А.П.Чехова. Друзья Даниэля Орлова, товарищи и просто сочувствующие называют манеру его письма «активным реализмом» и «умелой стилизацией под соцреализм». И они именуют автора трудолюбивым. Это действительно так. Автор трудолюбием превосходит не только столяра, но и кропотливого жука-древоточца. Над романом «Чеснок» Орлов работал много, упорно и от души. В итоге – добытым и выстраданным лучшим он победил и разрушил в своем тексте все хорошее, что там было или могло быть. Продукт вышел настолько опилочным, что я несколько раз перепроверял информацию – а точно ли мы с автором ровесники. Не мог отделаться от ощущения, что читаю прозу динозавра-совписа лет восьмидесяти пяти. Причем такого совписа, который с юных лет учился подражать писателю Куваеву, да так и не выучился толком. А ведь Куваев далеко не лучший представитель производственного соцреализма, были и мастеровитее писатели в ту эпоху – ну тут уж так распорядилась судьба, что именно Куваев попал в советские классики и именно с Куваевым критики повадились сравнивать Орлова.

Что совершенно напрасно. Орлов самобытен, у него свой особенный стиль, своя узнаваемая лексическая избыточность, свои залежи неликвидных метафор и свой унылый, как зимнее поле в сумерки, синтаксис. Текст его похож на огромную кучу (старательно возведенную, отметим) бревен, веток, мусора и пучков травы над совсем небольшим лепестком творческого огонька – костра и тепла, как можно догадаться, не получилось.

Понятно, что Орлов описывает хорошо знакомую ему жизнь и очень хочет, чтобы читатель в это поверил. Для этого он насыщает и перенасыщает текст бесконечными и неинтересными подробностями, которые должны удостоверять подлинность описаний.

Но зачем он выбрал такой способ – непонятно. Словно какие-то недобрые голоса нашептывали автору прямо в сознание: ты великий писатель и ковырятель земли русской, посему пиши много, обильно, весомо и большими кучами… Неимоверно длинное начало его нудного текста предстает типичным производственным романом советского времени, неторопливым, заскорузлым, с трудно читаемыми предложениями-многочленами. Уже полвека назад такой романище был анахронизмом, а к середине восьмидесятых выглядел просто неприлично. Сравним описание производственных процессов: