Однако по прошествии лет нам продолжают все так же объяснять, что «девочка старалась» и «она научится» (даже если автору за сорок).
Вчитайтесь в откровения Валерии Ефимовны: «Свойственное молодости желание – всем открыть глаза на правду жизни, которую еще не научился отличать от своего идеала. Это сильный импульс для начала критического пути: прийти в литературу, чтобы в ней что-то поправить».
Вот тут бы и призадуматься снисходительным благодетелям: это что за неспособность отличать правду жизни от своего идеала? По всем законам логики правда жизни противоположна идеалу, по крайней мере сильно от него отличается, иначе и менять-то ничего не потребовалось бы. Валерия Ефимовна вообще думает над тем, что говорит и пишет – или всего лишь заполняет эфир бессодержательными, но бойкими речами?
Некоторые и правда задумались. Литературный критик Елена Иваницкая пишет: «Критическая манера Валерии Пустовой меня приводит в недоумение. Конечно, ее жажда поскорей выйти на «крупные идеи» заслуживает уважения, но за идеями нередко теряется текст. Пустовая неохотно и скупо цитирует рецензируемых авторов, почему-то называя цитирование «нехитрым приемом», хотя, по-моему, это прямая обязанность рецензента перед читателем».
Боязнью цитат грешат многие, не только Пустовая. Цитаты утяжеляют текст, делают его не таким легким, динамичным и сбивают читателя с мысли. Многие даже признаются, что цитат не читают – автор, дескать, пишет «темно и вяло», зачем мне это перечитывать? Затем, что цитаты есть аргумент критика. А критические статьи суть рассуждения, хоть «новые критики» тщатся об этом забыть или хоть заболтать, раз уж забыть не получается.
Ну и читатели не отстают, относясь к критической статье как к попытке их, читателей, развлечь. А многие за цитатами, как за деревьями, не видят леса и оказываются не в состоянии понять, что же хотел сказать критик.
Короче говоря, исключением цитат из текста критик страхует себя. Показаться голословным ему не страшно, а показаться сложным для восприятия страшно, да еще как. Но если критик ничем не подтверждает все эпитеты, на живую нитку пришитые к авторскому тексту – может быть, он проанализирует сюжет?
Тоже нет. Снова прибегну к помощи Иваницкой: «Она редко вспоминает о том, что, собственно, в рецензируемом романе происходит. Читатель, который раздумывает, взяться ли – ну, скажем, за «Веру» Александра Снегирева – услышит от Пустовой, что «Вера не символизирует, не обозначает, не указывает – Вера существует, над стратами и страстями», что «жертва и преображение Веры скорее мистериальной природы» и т. д. Но кто такая Вера и что с ней происходило – об этом ни словечка».