Что ж, ни посылы, ни определения г-же Жучковой не даются, они то ложные, то безосновательные. Плюс декларативное «возвращение уважения профессии критика субъективностью оценки». Каковая декларация довольно последовательно реализуется. Мнение А.Жучковой с текстом практически не связано. А если не с текстом, то с чем тогда?

За черты, присущие первой художественной книге В. Пустовой, Анна Жучкова не только не хвалит книгу Марии Авериной «Контур человека: мир под столом», но и пеняет автору: «Из-под стола ни автор, ни героиня так и не вылезают. У маленькой Маши и взрослой Марии разный жизненный опыт, но кругозор ограничен столом. Перестройка – очереди за едой. Девяностые – салат из крапивы. Это от автора Марии. От маленькой Маши – ненавистная манная каша и “любимое пюре с котлеткой”. Когда встречаешь эту “котлетку” в тринадцатый раз, начинает подбешивать. Говорят, нет ничего скучнее, чем чужие сны. Оказывается, есть – инвентаризация чужого детства. А вот тля, я с ней играла, а вот мальчик Сережа, а вот банан и печенька, а вот мой слоник, мой бегемотик, мое платьице, мои туфельки».

Так хороши или плохи данные особенности текста? Почему одним писателям этот прием использовать можно, а другим нельзя? Или это эксклюзивно-патентованный прием имени Валерии Пустовой? Отчего такое же изложение интимных моментов из жизни В. Пустовой с семейством (вплоть до словечек вроде «попоцька» и стихов про то, как «наша писа хороша») Жучкову не «подбешивает»? Да потому что Пустовая – близкая подруга критикессы.

Двойные стандарты наблюдаются практически в каждой статье Жучковой.

Анна Старобинец с эгобеллетристической книгой «Посмотри на него», участник истории «Как поссорилась Анна Альфредовна с Аглаей Викторовной» – человек из другого лагеря, креатура ненавистной для Жучковой преуспевающей критикессы Галины Юзефович. Поэтому Старобинец получает поглаживания вкупе со шлепками: «Каждому из нас присущ эгоизм, каждый переживал сходные эмоции, что заставляет сопереживать, не анализируя. И все же, отряхнувшись от липкой эмпатии, – а как бы я поступила? Горе скручивает внутренности в тугой канат, стоит в горле, я хожу и говорю “на автомате”, но именно эти автоматические действия почему-то предельно вежливы. До холодности, до отстраненности. Но – вежливы. На уровне рефлексов.

У героини, видно, рефлексы другие».

Разрешите усомниться в том, что Анна Жучкова понимает, каково ее реальное поведение. Причем усомниться на собственном опыте общения с этой дамой. Впрочем, какой объективности можно требовать от А. Жучковой, когда она вовсю возрождает субъективность?