После ежегодного бурлеска под названием «Большая книга» критик Константин Мильчин написал горький пост, практически плач по убиенной (что, опять?) литературе: «…неполучение романом Михаила Елизарова «Земля» первого места на «Большой книге» – настоящая катастрофа. Можно найти и другое слово – преступление. Осквернение. Убийство. Насмешка над самой идеей премиального процесса». Ну, словом, изобразил деву невинную. Как бы не знающую, что ежели автор УЖЕ получил премию за свой труд (а Елизарову за роман «Земля» дали-таки «Национальный бестселлер» в августе этого года), то вторая кура в одни руки ему положена не ранее, чем через пару годков.

Вместо того, чтобы обреченно кивнуть: что ж, мол, поделать, система! – человек, работающий в этой простой, как вентиль, системе развел сорок бочек арестантов, заплакал над несовершенством мира и несбыточного счастья, обругал издержки механизма функционирования всех премий подряд: от «Русского Букера», почившего на романе А. Николаенко, словно старый сенатор на молодой мексиканке, до пока еще относительно живой «Большой книги»… А закончил пассажем: «Но вчера все обернулось подлинной катастрофой. Я не верю, что сто человек, прочитавшие как Иличевского, так и Елизарова, могут выбрать первого. «Чертеж Ньютона» – хорошая книга. А «Земля» – большая книга. «Чертеж Ньютона» – Агарь, «Земля» – Сарра. «Чертеж Ньютона» – закон, «Земля» – благодать».

И вспомнилось то самое стихотворение Шендеровича, которое приведено эпиграфом к статье. Как нынешние критики различают, «кто из них откуда»? Ведь романы их кумиров (и не кумиров, зато «крепких авторов») не тянут ни на каких библейских персонажей, включая самых одиозных – в силу, мягко говоря, некрупности масштаба всего подряд, от деяний до личности. А уж как прикажете понимать, где кто, где великий, а где просто большой… творец?

Судите сами о глубочайшем различии стиля Иличевского и Елизарова по паре цитат из их книг. Почему, например, отличить фрагмент из Набокова от фрагмента из Бунина труда не составляет, а нижеследующее – составляет?

Однообразная, меланхолическая, бестемпераментная эротика.

«Еще я запомнил жемчужный блеск белков ласковой синегалки, что поднесла к моему лицу шкатулку и открыла – оттуда выпорхнули лимонницы и запутались в волосах, – и тогда она опрокинула меня на спину и потекла шелковой рекой поверх. Потом я лежал, прислушивался, как шелестел бамбук, как по антимоскитному балдахину соскальзывали гекконы. С европейками ничего похожего я не испытывал». (Иличевский)

Чего не испытывал, бамбука? Гекконов? Антимоскитных балдахинов?