Орлы-меценаты и душевно ясные снегири
Орлы-меценаты и душевно ясные снегири
Знакомство мое с критикой Андрея Рудалева началось вовсе не с трудов Рудалева. Меня вдохновило то, что сказал о нем «светоч современной литературы» Захар Прилепин: «Мне кажется, что Андрей Рудалев – человек удивительной душевной ясности. То есть, обладает он, помимо своего литературного (а вернее сказать – критического) дара еще и такими человеческими чертами, которых не хватает многим и многим, а уж литераторам особенно часто».
После такого признания со стороны светоча, пожалуй, можно вообще ничего не писать. Только припадать к стопам благодетеля или к чему благодетель разрешит припасть. А тот уж сам расскажет публике, за что ей следует любить Андрея Рудалева как критика, как человека и как этическую постоянную в штормящей литературной действительности.
Вроде бы и нет ничего криминального в том, что одному литератору нравится другой литератор – как литератор. Однако система «литтусовочного протекционизма» давным-давно служит не к развитию литературы, а к ее разрушению. Вот публика, неблагодарная, едва заметив в очередном литераторе чьего-то протеже, и вглядывается недоверчиво: а ты, мил-человек, сам-то чьих будешь? Уж не тех ли, кто нам и прежних, гм, порекомендовал? Хотя это, конечно, неправильный подход. И о книге не стоит судить по обложке, и о даровании – по личности покровителя. Надо самому разбирать, кто тут константа, а кто большой душевной ясности человек.
Итак, начнем с того, что критик А. Рудалев очень любит свою страну. Он патриот настолько, что его декларации остранения писателя от идеологии выглядят бенефисом на ярмарке, где-то между пивным ларьком и лавкой с расписными пряниками. Ну или небольшой шуткой, скажем, над самим собой.
«В настоящее время следует констатировать печальную тенденцию возвращения идеологической литературы. Если в нулевые годы молодые литераторы писали манифесты и бодро заявляли о своей свободе от идеологических пут, то сейчас идеология стала активно проникать в литературу. Художественный текст становится идеологически предзаданным, особой формой развертывания политического кредо авторов». («Литература бежит в сторону идеологии». 2018)
Как тут не согласиться – так оно все и есть. И что идеологическая литература вторична, клиширована, представляет собой симулякр реальности, тоже нельзя не согласиться. Значит, критик Рудалев свободен от этого бремени?
Свободен, конечно. На бескрайних просторах нескольких абзацев. Даже в этой статье критические уколы поражают Д. Быкова, Д. Глуховского, С. Алексиевич… Чувствуется некая тенденциозность выбора. Притом, что с многие высказывания в адрес упомянутых авторов верны. Верен и конечный вывод: «Идеологизированная литература производит мертвечину. Ее становится все больше. Автор спешит обозначить свою идейную позицию, заявить политическое кредо. Откликнуться развернутым постом, который назовет романом. Идеология наступает и удушает живое и суверенное в литературе».