Газеты сообщили о том, что встреча прошла в «теплой и товарищеской» обстановке, но впервые не упомянули о том, где она состоялась[1566].

1 сентября в первой половине дня Андропов провел заседание Политбюро, оказавшееся в его жизни последним. По свидетельству В. И. Воротникова: «Генсек выглядел очень усталым, малоподвижным. В тот же день улетел в Крым, в отпуск. Больше он на работе не появлялся»[1567].

Ранним утром в тот же день был сбит южнокорейский самолет «Боинг-747». На Политбюро этот вопрос не обсуждался, хотя Андропов об этом уже знал. Улетая в Крым, он еще не предвидел, какая агрессивная компания будет развернута против Советского Союза.

Через несколько дней отдыха состояние здоровья Андропова улучшилось, и он мог теперь ходить самостоятельно. Но вскоре его самочувствие снова ухудшилось. Е. И. Чазов вспоминает: «Почувствовав себя хорошо Андропов забыл о наших предостережениях и решил, чтобы разрядить как ему казалось больничную обстановку дачи, съездить погулять в лес… Уставший Андропов решил посидеть на гранитной скамейке в тени деревьев. Как он сам сказал позднее, он почувствовал озноб, прочувствовал, как промерз и попросил, чтобы ему дали теплую верхнюю одежду. На второй день развилась флегмона… Учитывая, что может усилиться интоксикация организма, в Москве, куда мы возвратились, срочно было проведено иссечение гангренозных участков пораженных мышц. Операция прошла успешно, но силы организма были настолько подорваны, что послеоперационная рана не заживала… Нам все труднее и труднее было бороться с интоксикацией. Андропов начал понимать, что ему не выйти из этого состояния»[1568].

В конце сентября он был вынужден лечь в больницу под постоянное и непрерывное наблюдение врачей. Андропов не смог присутствовать даже на торжественном собрании в Кремле 6 ноября, посвященном 66-летию Октябрьской революции. Не было его и на трибуне мавзолея 7 ноября. Не в состоянии он был присутствовать и на Пленуме 26–27 декабря. Доклад, с которым он должен был выступить, участникам Пленума был зачитан от его имени. Над содержанием доклада работал и сам Андропов, хотя его физическое самочувствие было уже критическим.

Лигачев, посетивший Генсека именно в период подготовки декабрьского Пленума, вспоминал, что когда он пришел в больницу и вошел в палату, то вначале даже растерялся, так как не узнал в тяжело больном и сильно изменившемся пациенте своего шефа. «Я… несколько минут просто не мог прийти в себя, пораженный тем, как резко изменилась внешность Андропова. Поистине, на его лицо уже легла печать близкой кончины… Я вглядывался в его лицо и по-прежнему не узнавал того Андропова, которого привык видеть в работе. Внешне это был другой человек, и у меня щемило сердце от жалости к нему. Я понимал, его силы на исходе»[1569]. Растерянность Лигачева понять можно, так как среди работников государственных и партийных органов весьма настойчиво распространялись слухи, что Андропов поправляется и скоро появится в Кремле в своем рабочем кабинете.