Общая численность польских молодежных организаций в Сибири насчитывала примерно 900 чел. Остро ощущался недостаток руководителей и литературы. Так, на всю сибирскую организацию приходилось только 2 экземпляра книги «Школа харцера». В июле 1919 г. в Новониколаевске был организован сбор инструкторов-харцеров, в котором участвовали 28 чел. из 11 городов, в том числе из Челябинска, Омска, Томска, Иркутска, Барнаула, Красноярска, Петропавловска и Кургана[1841]. Лагерь харцеров находился на берегу Оби в 10 км от города. Занятия продолжались полтора месяца и сыграли большую роль в жизни польского молодежного движения в Сибири. Все расходы по организации лагеря харцеров взяла на себя польская дивизия [1842]. Неподалеку располагалась 7-я рота 1-го полка стрелков, командир которой капитан Жураковский обеспечивал безопасность лагеря[1843].

Во время занятий курсанты изучали историю, польскую литературу, географию, получали практическую подготовку в области техники, гигиены и правил оказания первой помощи, топографии. С 1 по 3 августа 1919 г. в Новониколаевске состоялся съезд делегатов Средней и Западной Сибири. На съезде было выбрано новое руководство «Главной команды польского харцерства в Сибири». В его состав вошли К. Залесский, Ф. Кравчикевич и Ю. Козловский[1844].

Деятельность организации харцеров при польской дивизии была прервана осенью 1919 г. в связи с активизацией военных действий[1845]. Большинство харцеров после победы большевиков оказались в плену. Часть из них вместе с остатками штурмового батальона прорывались в сторону Иркутска и Монголии, некоторые поодиночке через всю Россию пытались пробраться в Польшу[1846].

Как следует из рапорта капитана Воликовского генералу Галлеру, в рядах польских войск в Сибири преобладали бывшие военнопленные австро-венгерской армии[1847]. По данным Я. Роговского, около 90 % солдат и 70 % офицеров дивизии были бывшими военнопленными из германской и австро-венгерской армий, а остальные военнослужащие – из русской армии и добровольцы[1848].

Данные, которыми мы располагаем, не подтверждают эту версию. Так, из польских пленных, солдат и офицеров, которые в 1921 г. отправлялись на родину с 5-м эшелоном, 63 % являлись гражданами Германии и Австро-Венгрии, а 37 % – гражданами России. Из 805 пленных 5-го эшелона 64 чел. (8 %) имели в Сибири близких родственников – жену или малолетних детей[1849]. По воспоминаниям одного из участников большевистского подполья, «значительное большинство солдат состояло из русских подданных поляков, которые ввиду мобилизации их годов белыми властями предпочитали идти в польскую армию». По его данным, польские военнопленные по численности занимали второе место, они вступали в польские военные формирования ввиду тяжелых условий жизни в лагерях для военнопленных, «спасаясь буквально от смерти, шли «добровольцами» в польскую армию». Третью группу среди польских солдат составляли люди, которые «принимали активое участие в революции, дрались в рядах Красной гвардии», а после разгрома советских отрядов, спасаясь от расстрелов под другими фамилиями или в других городах, где их не знали, вступали в польскую армию. По мнению автора воспоминаний, от 5 до 10 % состава польской армии «в той или иной мере принимали участие в революции на стороне большевиков»[1850]. С. Богданович подтверждает в своих воспоминаниях, что таких, кто вступал в польские войска из Красной гвардии, было немало. Встречались в рядах дивизии и люди с криминальным прошлым, дезертиры из армии Колчака, которые покидали части, идущие на фронт[1851].