Горький М. — Плеханову Г. В.

11 октября 1913 г., Капри

… Дело Бейлиса натянула мне нервы так, как никогда не была со мною, — читая отчеты «Киевской мысли», чуть не реву со стыда и зла. Я уверен, что это грязное лживое «дело» не только утвердит в Европе мнение о нас, как об азиатах и дикарях, но, — что гораздо хуже, — финансовой. Отомстят нам за это «дело» и — будут правы, как бы жестоко не отомстили.

<…> Я уверен также, что в будущей драке мы останемся одни без союзников, и что симпатии культурной Европы будут не на нашей стороне[372] [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 147].

Горький М. — Ладыжникову И. П.

29 октября 1913 г., Капри

…Длительно переживаю процесс Бейлиса <…>. Но в костре гнева и тоски, стыда и обиды есть уголек надежды: а что, как эти 12 мужичков[373] скажут: нет не виновен!?

Вы представляете, какой это будет праздник на нашей — демократической — улице! Я знаю, конечно, что чудес не бывает, особенно бедна ими область социальной психологии, но всё-таки — в этом случае — хочется чуда!

Ведь лишь оно спасет нас от мирового позора!

По окончанию процесса Бейлиса Горький послал в газету «Русское слово» приветственную телеграмму с выражением своей радости по поводу оправдания подсудимого, а в письме к большевику Е. К. Малиновскому заметил:

…неожиданный конец процесса Бейлиса странно обрадовала меня! Вот вам и «простые, серые люди» [АрГ. Т. 15. С. 358].

…неожиданный конец процесса Бейлиса странно обрадовала меня! Вот вам и «простые, серые люди» [АрГ. Т. 15. С. 358].

Вернувшись в СССР и встав у руля советской писательской жизни, Горький никогда не забывал о еврейской литературе[374].

В 1935 году Горький предлагал тогдашнему секретарю Союза писателей СССР А. Щербакову [которого Сталин приставил к нему в качестве партийного «надзирателя» [ГРОМОВ][375]] включить главы по древней еврейской истории в историческую хрестоматию, а в 1936 году, незадолго до смерти, также безуспешно просил директора Главлитиздата <…> издать архив известного еврейского деятеля, [историка и] редактора журнала «Еврейской летопись»[376] Льва Айзенберга. <…> Упомянем здесь же, что, что в 1932–33 гг. Горький подготовил издание сборника своих произведений о евреях, которое по неизвестным причинам не была осуществлено. Хотя Горький <…> не <с>мог повлиять на улучшение отношений власти ивриту и вообще к еврейской культуре, к нему долгое время обращались за помощью против преследований. Очень ярким документам такого рода является <…> письмо Горькому участников нелегальной конференции учителей иврита, состоявшейся в конце июня 1928 года в окрестностях Твери <…>. Неизвестно, ответил ли Горький на это обращение, но <…> с середины 1928 года он существенно усиливает свои печатные выступление против антисемитизма в Советском Союзе. Одним из последних обращений к Горькому преследуемых деятели Еврейской культуры было письмо поэта Хаима Ленского[377], посланное Горькому из Мариинского лагеря. В этом письме Лепский <погиб в ГУЛАГе в 1943 г. — М. У.> рассказывает, что он осужден на пятилетнее заключение только за то, что пишет на иврите, языке Библии, языке, на котором писал Х. Н. Бялик [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 22].