Дорогой Антоша!

Встревожило меня очень извещение о болезни Марьи Павловны. В каком положении она теперь? Что за болезнь и как ход ее? Пожалуйста, напиши. Передал я о болезни Марьи Павловны Лике, а она очень встревожилась, хотя и говорит, что будь что-нибудь серьезное в болезни Марьи Павловны, то ты не писал бы в таком игривом тоне. Говорит она же, что будь что-нибудь опасное, то Вы телеграфировали бы ей. Ради бога, извести, меня это крайне беспокоит. Как Вы упустили мангуса? Ведь это черт знает что такое! Просто похабно, везти из Цейлона зверя для того, чтоб он пропал в Калужской губернии!!! Флегма ты сплошная — писать о болезни Марьи Павловны и о пропаже мангуса хладнокровно, как будто бы так и следовало!

С переменой погоды стало здесь интересней, явились довольно интересные мотивы. В предыдущие мрачные дни, когда охотно сиделось дома, я внимательно прочел еще раз твои «Пестрые рассказы» и «В сумерках» и ты поразил меня как пейзажист. Я не говорю о массе очень интересных мыслей, но пейзажи в них — это верх совершенства, например, в рассказе «Счастье» картины степи, курганов, овец поразительны. Я вчера прочел этот рассказ вслух Софье Петровне <Кувшинниковой> и Лике <Мизиновой>, и они обе были в восторге.

#Замечаешь, какой я великодушный, читаю твои рассказы Лике и восторгаюсь! Вот где — настоящая добродетель!

Насчет Богимова, я думаю провести там время к осени. Но об этом еще впереди. Я приеду к Вам; и еще раз посмотрю.

Будь здоров, мой сердечный привет твоим. Немедленно напиши о здоровье Марии Павловны.

Твой Левитан.

4 мая 1895 г. (Горка):

Дорогой мой Антон Павлович!

Будь так добр, сделай все возможное в смысле содействия в цензуре моему доброму знакомому, доктору Льву Захаровичу Берчанскому[319], который написал несколько пьес, в которых нет ничего нецензурного в смысле подкапывания общественных или государственных начал (одну из пьес я читал), но тем не менее пьесы были не разрешены. Так вот, помоги ему в этом деле, если можешь, конечно, чем крайне обяжешь меня. Почему не приехал ко мне? Будь здоров. Жму твою талантливую длань. Мой привет твоим.

Сообщаю тебе на всякий случай (может вздумаешь приехать ко мне) мой адрес: по Рыбинско-Бологовской ж. д. станция Троица, имение Горка.

Еще раз прошу тебя, посодействуй.

Твой И. Левитан.

27 июля 1895 г. (Горка):

Вновь я захандрил и захандрил без меры и грани, захандрил до одури, до ужаса. Если б знал, как скверно у меня теперь на душе. Тоска и уныние пронизали меня. Что делать? С каждым днем у меня все меньше и меньше воли сопротивляться мрачному настроению. Надо куда-либо ехать, но я не могу, потому что решение в какую-либо сторону для меня невозможно, колеблюсь без конца. Меня надо везти, но кто возьмет это на себя? Несмотря на свое состояние, я все время наблюдаю себя, и ясно вижу, что я разваливаюсь вконец. И надоел же я себе, и как надоел!