Не знаю, почему, но те несколько дней, проведенных тобою у меня, были для меня самыми покойными днями за это лето.

Как ты, что делаешь? Здесь тебя почти полюбили и ждут, как обещал.

Может быть, я как-нибудь соберусь к тебе, а то лучше приезжай сюда. Передай привет сестре и старикам.

Твой Левитан[320]. ‹…›

9 августа 1895 г. (Горка):

Письмо твое я почему то только получил 8 и, таким образом, весь твой план приезда моего к тебе, затем обратно вместе на Горку и желание вернуться к 15-му домой оказался невозможным. К тому же, сверх ожидания, я начал работать и работало такой сюжет, который можно упустить. Я пишу цветущие лилии, которые уже к концу идут.

Очень хотел бы повидать сестру твою и твоих, лично поздравить с днем ангела? Марью Павловну, но не могу. После 15 катни ты ко мне. Не говоря уже обо мне, все горские с нетерпением ожидают тебя. Этакой крокодил, в 3 дня очаровал всех. Варя просила написать, что соскучились они все без тебя. Завидую адски.

Приезжай и погости подольше. Возьми работу с собой.

Привет мой всем твоим? Жму дружески руку.

Тебе преданный

И. Левитан.

3–15 июля 1896 г. (Финляндия, Сердоболь):

Видишь, мой дорогой Антон Павлович, куда занесла меня нелегкая! Вот уже 3 недели, как шляюсь по этой Чухляндии, меняя места в поисках за сильными мотивами, и в результате — ничего, кроме тоски в кубе. Бог его знает, отчего это, — или моя восприимчивость художественная иссякла, или природа здесь не тово. Охотнее верю в последнее, ибо поверив в первое, ничего не остается, или остается одно — убрать себя, выйти в тираж. Итак, природа виновата, и в самом деле, здесь нет природы, а какая-то импотенция! Тоскую я несказанно, тоскую до черта! Этакое несчастие — всюду берешь с собой себя же! Хоть бы один день пробыть в одиночестве!

Хотя, знаешь, смертельно скучно все! Все до гнусности одно и то же! Хоть бы деревья стали расти корнями кверху, или моего Афанасия выбрали в президенты какой-либо республики, государства. От тоски идиотские мысли лезут в голову, хотя, пожалуй, не очень идиотские, в жизни сплошь и рядом не такие еще прелести совершаются, а считаются не глупыми.

Бродил на днях по горам; скалы совершенно сглаженные, ни одной угловатой формы. Как известно, они сглажены ледниковым периодом, — значит, многими веками, тысячелетиями, и поневоле я задумался над этим. Века, смысл этого слова ведь просто трагичен; века — это есть нечто, в котором потонули миллиарды людей, и потонут еще, и еще, и без конца; какой ужас, какое горе! Мысль эта старая, и боязнь эта старая, но тем не менее у меня трещит череп от нее! Тщетность, ненужность всего очевидна!