Эпизод с оскорблением немцев — еще один намек на крипто-еврейство Мейера потому, что немец и еврей у Чехова взаимозаменяемы: вспомним, что он любил дразнить Ольгу Книппер, немку из протестантской семьи, называя ее евреечкой и жидовочкой[382]. В рассказе «Три года» (1895) славянофильствующий обскурантист Лаптев характеризует прогрессивные идеи как «немецкие и жидовские идеишки», которые он противопоставляет «людям русским, православным и широким» (488). Этот момент важен не только потому, что показывает, как Чехов выстраивает один ряд из немецкого и еврейского, но и потому, что проливает свет на позицию Чехова в отношении русофильского антисемитизма. В рассказе Три года православный обскурантист Лаптев, страдающий религиозной манией, совмещенной с русским патриотизмом, сходит с ума Отношение Чехова к его антисемитским выпадам однозначно отрицательно, поскольку его разглагольствования компрометируются конечным нервным расстройством героя — Лаптев сходит сума. Возможно, когда Чехов дразнил свою невесту и жену Книппер евреечкой, он доставлял себе удовольствие именно двусмысленностью ситуации: иронии и самоиронии, пародии и самопародии. Исследователи показали, что Чехову явно было приятно и интересно видеть в брюнетке Книппер крипто-еврейку, и момент мистификации и игры здесь, несомненно, придает пикантность отношениям[383].

4

4

Критики, обращавшиеся к вопросу о персонажах-евреях у Чехова в рассказах «Тина» (1886) и «Степь», осторожно пользуются термином юдофобии, очевидно считая, что он более применим к терминологии эпохи[384]. Они избегают слова антисемитизм как определение идеологии, потому что считают, что он был бы анахронизмом в применении к рассказам 1880-х годов. Но именно в период начала 1880-х годов, когда прокатилась волна погромов в черте оседлости, термин и понятие антисемитизма как политического явления входит в употребление в публицистике, и именно этот период Василий Розанов определяет как период образования дискурса «„теоретического“ антисемитизма» (185)[385]. Сам Чехов уже в 1881 году, во время погромов, будучи студентом университета в Москве, был знаком с антиеврейской клеветнической книгой идеолога российского антисемитизма Ипполита Лютостанского (1835–1915) «Евреи и талмуд» и с юдофобскими аргументами «Нового времени»[386]. С этого времени до времени написания рассказа «В усадьбе» Чехов более десяти лет сотрудничал с журналом «Новое время» — главным рупором экономического, расового и религиозного антисемитизма. В этом отношении рассказ Чехова «В усадьбе» изображает в разглагольствованиях Рашевича пример формирования расового дискурса, который под различия классово-сословные подводит биологическую основу. Разница определяется категориями генов и наследственности, а не социологическими понятиями образования и среды. Именно такие взгляды и будут характеризовать основной расово-биологический дискурс русской публицистической философии рубежа веков.