Именно когда Мейер начинает понимать, к чему клонит Рашевич — а Чехов-повествователь оставляет без объяснения, что именно начинает понимать Мейер, его лицо и шея покрываются красными пятнами, слезы начинают блестеть у него на глазах, и, как бы сбрасывая с себя наносную светскость и вежливость, он отвечает «грубым отрывистым голосом» (400) о том, что его отец был простым рабочим и что он не видит в этом ничего дурного.

Этот «грубый голос» служит описанием, которое как бы срывает социальную маску с Мейера, но это не единственная маска, которой прикрывается гость. Его немецко-еврейская фамилия с ее амбивалентностью тоже служит Мейеру как удобная маска. Однако Чехон-повествователь находит средство внести определенность в двусмысленность, связанную с фамилией Мейера. После ухода Мейера озадаченный Рашевич, не на шутку огорченный из-за того, что потерял в Мейере обеспеченного зятя, на средства которого у него уже были личные планы, начинает укорять себя в бестактности и неосторожности. Ему на намять приходит пример аналогичного ляпсуса, совершенного им недавно, и этот пример содержит в себе нужный нам указатель на то, что суть смысла разглагольствований Рашевича носит антиеврейский характер, и что именно этот код улавливает Мейер. «Как-то в вагоне он стал бранить немцев, и потом оказалось, что все его собеседники — немцы». (400) И сразу за этим следует вывод Рашевича «Он чувствовал, что Мейер уже больше не приедет к нему. Эти интеллигенты, вышедшие из народа, болезненно самолюбивы, упрямы и злопамятны». (401)

Из этого описания следует, что в данном случае нанесенное оскорбление, как и в случае эпизода с немцами, носило этнический намек, хотя он не был вербализован повествователем. По тому, как описан эпизод с немцами, понятно, что Мейер не немец, Мейер кто-то другой, который, однако, обижается, как и немцы, на оскорбление. Если немцы оскорбились за антинемецкие выпады, то логично, что Мейер тоже проявил чуткость к этническим намекам. Причина обиды, которая лежит на поверхности текста — в том, что Мейер — выходец из народа уже не видится читателю как настоящая причина разрыва. В этот момент повествования, в конце рассказа читатель уже набрал достаточно информации и получил достаточно сигналов, чтобы воспринимать Мейера как крипто-еврея. Мейер откликается на кличку Чумазый, а немцев, как известно, этой кличкой не называли Чумазыми как и черными, называли евреев, цыган, других инородцев, воспринимаемых как расовые Чужих и Других.