Когда Галаварис приступил к работе, иконы находились в подвальном хранилище.

Как будто я вошел в подземный римский склеп, – писал Джордж Галаварис, – и столкнулся с поразительными картинами, чудесным образом сохраненными. Я сказал «картинами», но на самом деле это была Святость, которая предстала в столь уместном полумраке. Она явилась в виде икон, святых образов, панно-окон, через которые можно было видеть Божественное. Лица на иконах были неясные, темные и потускневшие, некоторые пострадали от трещин, другие были изъедены червями. И тем не менее пронзительные глаза на этих лицах были так живы![1442]

Как будто я вошел в подземный римский склеп, – писал Джордж Галаварис, – и столкнулся с поразительными картинами, чудесным образом сохраненными. Я сказал «картинами», но на самом деле это была Святость, которая предстала в столь уместном полумраке. Она явилась в виде икон, святых образов, панно-окон, через которые можно было видеть Божественное. Лица на иконах были неясные, темные и потускневшие, некоторые пострадали от трещин, другие были изъедены червями. И тем не менее пронзительные глаза на этих лицах были так живы![1442]

Галаварис не был экспертом по древнерусскому искусству, а специализировался на миниатюрах византийских манускриптов. Византия была его коньком, и не случайно самая большая и обстоятельная статья в его каталоге посвящена итало-критскому триптиху, единственному нерусскому произведению в коллекции Дэвиса. В анализе русских икон Галаварис опирался не на опыт собственых исследований, а на труды российских искусствоведов и историков искусства – Кондакова, Грабаря, Лазарева, Лихачева, Антоновой. Свои заключения о времени и месте написания икон он делал на основе анализа иконографии и стиля, выискивая параллели среди русских икон, изученных и опубликованных специалистами по древнерусскому искусству. Часто и некритично он заимствовал информацию из каталога 1938 года. По признанию Галавариса, он консультировался со многими учеными мира, но среди них не было ни одного российского эксперта. Лишь в отдельных случаях было проведено исследование с помощью рентгена. Анализ физической сохранности икон ограничился краткими упоминаниями поновлений, различимых на глаз или подтвержденных лабораторно.

Атрибуция Галавариса несколько отличалась от той, с которой иконы были проданы Дэвису и покинули Советский Союз. Он омолодил их (прил. 25). Так, иконы, которые были проданы Дэвису как произведения XV–XVI веков, Галаварис датировал концом XVI – началом XVII века. Однако никаких сенсационных заключений о новоделах и фальшивках Галаварис не сделал. Нет оснований сомневаться в научной добросовестности Галавариса, однако не следует сбрасывать со счетов и специфику исторического момента и обстоятельства его приглашения на эту работу. Галаварис составлял каталог по личному приглашению директора Элвейемского музея и, осознанно или неосознанно, стремился оправдать доверие. Кроме того, предметом его анализа была коллекция бывшего высокопоставленного государственного чиновника, купленная при посредничестве советского правительства и, как уверял Дэвис, с помощью экспертов Третьяковской галереи. Следует принять во внимание и то, что Галаварис составлял каталог в начале 1970‐х годов, когда интерес к древнерусскому искусству был на подъеме, и задолго до скандальных разоблачений Тетерятникова. В то время мир уже знал, что Сталин распродавал музеи, включая шедевры. Сказанное может свидетельствовать о том, что Галаварис составлял каталог с априорным убеждением в высокой ценности икон коллекции Дэвиса.