Женщина молчит, уставившись глазами на носок своей изящной туфельки, — вероятно, мыслительная деятельность под прической продолжается.
— Но мне даже в голову не приходило, что это могут быть секретные материалы... — изрекает она наконец вполголоса, с некоторым оттенком раскаяния.
— Вот! Это второй ответ, также не являющийся для меня неожиданным, — заключаю я. — Но прежде чем я выскажу свое мнение о нем — а у нас с вами все же наблюдается некоторый контакт, верно? — позвольте спросить, что же это были за материалы, по вашему мнению, если вы не подозревали об их секретности.
— Хм... любовные письма!
В этом доме любовные дела, судя по всему, не утратили своего значения.
— Любовные письма от кого и кому?
— Понятия не имею...
— Вы что? Решили вернуться к началу?
— Я вам абсолютно честно говорю: не знаю. Была у меня одна клиентка, замужняя женщина, она затеяла интрижку на стороне, ну и попросила разрешения пользоваться моим почтовым ящиком... Потом этой интрижке пришел конец... Но как-то раз клиентка снова обращается ко мне с той же просьбой, только уже имея в виду не себя, а свою знакомую. Словом, с той поры, если я видела в ящике письмо, адресованное не мне, я оставляла его там и, конечно, ничуть не удивлялась, когда оно со временем исчезало.
«Мыслительная деятельность под прической закончилась явно не в мою пользу», — думаю я. А вслух произношу:
— Как зовут вашу знакомую?
— Иорданка Бисерова... Данче...
— Адрес?
— Кладбище. Она умерла.
Да, ситуация...
— Я дал возможность подумать, — тихо замечаю я. — Но, видно, этого оказалось недостаточно. Вероятно, придется отвести вас в более спокойное место и предоставить больше времени — столько, сколько понадобится для того, чтобы вы поняли: обманывая органы власти, вы усугубляете свою вину.
Она молчит, и мотор под прической, напоминающей дворец в стиле барокко, снова заработал на максимальных оборотах.
— Не забывайте, — говорю, — что нам уже все известно и что ваши признания не столько нам могут принести пользу, сколько вам.
— Тогда зачем вы меня спрашиваете? — тихо, хотя и с некоторым вызовом говорит она.
— Ага, вы хотите, чтобы мы вас ни о чем не спрашивали? Вы хотели бы делать все, что вам заблагорассудится, а мы должны смотреть на это сквозь пальцы и не задавать вам вопросов? Или вам бы было угодно, чтобы мы перед вами расшаркивались: «Нам стало известно то-то и то-то и у нас нет недостатка в доказательствах, и все же не будете ли столь любезны дать свои подтверждения?»