Окончивший полный курс

Полтавского реального училища

Почерк у Лёли был превосходный – разборчивые, крупные буквы выписаны без всяких украшательств. Чернила смородинного, как раньше говорили, цвета. Ксана вглядывалась в исписанный пожелтевший лист, подклеенный к переплету, и чувствовала смятение. Она как будто бы смотрела на своё новое назначение, от которого теперь не отвертеться. Даже ощутила внезапный порыв сбежать из архива, оставив на столе документы. Лучше бы в Русский музей сходила или в кино, чем просиживать штаны над неподъёмным увражем… К счастью, паника длилась недолго. Ксана читала один документ за другим – сначала внимательно, потом всё чаще и чаще отвлекаясь и думая о том, что к каждой бумаге у неё множество вопросов и что задать их некому.

В последней записи от 1902 года было сказано, что Лёля проживал в Спасской части 3-го участка, на углу Садовой и Гороховой улиц, в доме № 36 и был записан студентом. Запись подтверждалась участковым приставом: в те времена дозволение на проживание в столице требовалось хлопотать и получать отдельно для каждого. А потом? Что было потом? Что случилось с Лёлей после революции, почему о нём нет никаких упоминаний в поздних дневниках Ксенички? И где все эти студенты на букву «Л» и другие буквы русского алфавита? Уехали за границу, были убиты на улицах Петрограда, обрели новое счастье в коллективном труде во имя высокой цели?

А ведь именно сегодня – сто лет русской революции, вспомнила Ксана. Её мысли тоже будто бы кто-то вспугнул, пытаясь влезть в них, раздвоить каждую. Похоже на сеанс в кинотеатре «Салют», куда они в хорошие дни ходили с Андрюшей, – новых залов здесь наделали множество, но о звукоизоляции не побеспокоились. В одном зале смотрели тягучую мелодраму, в другом шёл боевик, и звуки выстрелов или подробного избиения проникали в мелодраму через тонкие стены, меняя сюжет и добавляя ему новые смыслы. Обычные зрители раздражались, Андрюшу это смешило, а Ксане почему-то нравилось потустороннее вмешательство, похожее на реальность, живую жизнь, которая толчками бьётся рядом.

Любителю искусства теперь нужно пребывать в неустанных трудах по разгадыванию ребусов. Литература, живопись, фотография, театр, кино – всё ждёт толкований, постоянного напряжения ума. У зрителя есть право домыслить выдуманную историю, но есть ли право домысливать настоящую, финала которой ты не знаешь? Как заполнять пробелы, вставлять пропущенные буквы? Не изменит ли вольное обращение с прошлым то будущее время, что ещё только зреет, невидимое, но неизбежное?