Наконец Иван Витальевич принял нас в своём кабинетике на втором этаже. Он моложе меня лет на пять, невысокий, коренастый и меньше всего походит на психиатра: скорее на водителя-дальнобойщика, какими я их себе представляю. Раздражительный. Долго подравнивал на столе какие-то листы, и глаз его дёргался. В кабинете пахло табаком, и я с тоской подумала, что снова хочу курить, хотя буквально только что высадила две сигареты подряд.

– Сана, ты подожди меня в коридоре, – попросил Андрюша после того, как я объяснила Ивану Витальевичу «своё видение проблемы». А врач впервые посмотрел на меня с интересом:

– Так вы не мать, что ли?

– Тётка.

Это слово прозвучало у меня звонко и жалко. Андрюша насупился, а доктор улыбнулся, показав подозрительно белые для курильщика зубы.

– Бывает. Ну, посидите пока, действительно, за дверью.

Я вышла в коридор, а потом снова на улицу и так торопилась прикурить, что уронила зажигалку в сугроб. Вытащила, но она не работала. Придётся искать коллег-курильщиков. Как назло, никого не было, видимо, все разом бросили. Стояла, разглядывая седые, резко постаревшие от зимы автомобили: среди них был давно уже брошенный, ржавый, со спущенными колёсами. «Вот это – я», – подумала без всякой досады – даже наоборот, развеселилась. Тут наконец появился курильщик. Старой закалки: терпеливо ждал, пока я тыкалась сигаретой в ручной огонёк. Я выкурила сигарету до фильтра (до «фабрики», как говорилось в одном из дневников Ксенички) и поспешила назад, в пятнадцатое. Бахилы, куртку повесить на руку, второй этаж. Врач ещё разговаривал с Андрюшей: я слышала из-за двери их голоса. Слов разобрать было невозможно, но, судя по интонациям, всё хуже, чем мы с мамой надеялись.

Андрюша вышел из кабинета ещё более бледный, чем обычно. Смотрел на меня с торжествующим видом:

– Ну вот, Сана, а ты не верила!

Иван Витальевич махнул рукой, чтобы я заходила. В кабинете сильно пахло потом, причём вспотел, по-моему, не только Андрюша.

– Я пока воздержусь от точного диагноза, – сказал врач, глядя мне куда-то в ухо, – но в том, что молодому человеку нужно провести в отделении как минимум два месяца, нет никаких сомнений. Будем посмотреть! – добавил он: жалкая попытка пошутить.

– Но хотя бы предварительный диагноз дать можете? – Я тщетно пыталась поймать его взгляд.

Иван Витальевич неохотно сказал:

– Если очень приблизительно – простая шизофрения. Но давайте не будем торопиться. Идите, оформляйтесь. Он пусть сразу остаётся, а вы до вечера привезите вещи. Компьютер нельзя. Телефон тоже. Навещать можно, но лучше через день. Прогулки пока не разрешаю.