Они эпатировали? Конечно. Собственно, это было искусство, объявившее войну самому понятию «искусство» как дискредитировавшему себя коммерциализацией и элитарностью. Их искусство должно было слиться с жизнью настолько, что заимствовало и самые ее неприятные черты вроде быстротечности. Отсюда перформансы и хеппенинги как наиболее непосредственные способы выражения идей «Флюксуса», отсюда постоянная игра со зрителем, программное нежелание конвертации своего искусства в вечные ценности, сиюминутность.

То, что можно увидеть сегодня в Эрмитаже, тени тех 1960‐х. Это часть коллекции вильнюсского Центра визуальных искусств имени Йонаса Мекаса, в которой представлена прежде всего кино- и видеопродукция «Флюксуса», так называемые сборники Fluxfilms. Показанные как часть экспозиции подчеркнуто традиционного музея, они акцентируют то противостояние, на котором был построен дискурс «Флюксуса». Прошло больше полувека, а на той части суши, которой так интересовался Джордж Мачюнас, от искусства до сих пор требуют красоты и повествовательности. Похоже, ударный курс лечения «Флюксусом» тут просто необходим.

25 октября 2013

Формула портрета

Выставка Ман Рэя, Музей личных коллекций

Ман Рэй – фигура в истории искусства ХX века настолько бесспорная, что даже неприятно. Про всех его друзей дадаистов и сюрреалистов говорили и продолжают говорить всякие гадости (один был слишком болтлив, другой утонул в самоповторах, третий вконец коммерциализировался, ну а Дали так и то, и другое, и третье), а вот к Ман Рэю ничего не прилипает. Он мало говорил, много делал, хорошо продавался, но сам умело этим управлял, в какой-то момент даже отказавшись от фотографии, которая в глазах американской публики перевесила его живопись.

Он был среди первопроходцев в таком количестве начинаний (и в искусстве реди-мейда, и в кинетическом искусстве, и в экспериментальной фотографии, и в кино, и в сюрреалистических штудиях), что этих его начинаний хватило бы с лихвой на несколько артистических карьер. А ведь еще он был просто хорошим художником – выросшим на лучших образцах нарождающегося американского модернизма в виде опусов нью-йоркской «Школы мусорных ведер» и пережившим солнечный удар модернизма европейского на эпохальной выставке Armory Show в 1913‐м. Он перепробовал все, что можно, – от здорового «реализма» до аналитического и синтетического кубизма, от фовизма до абстракции. Все очень чистенько и правильно, но слишком чистенько и правильно. Так было ровно до того момента, когда он, вняв урокам своего наставника Алфреда Стиглица и разговорам с новым другом Марселем Дюшаном, отпустил вожжи и перестал стесняться того, чего после чувственных импрессионистов было принято стесняться: абсолютной интеллектуальности своих художественных порывов.