Это видео открывает часть выставки в Главном штабе, но именно оно задает тему: художник вошел в музей «рыцарем отчаяния», а вышел «воином красоты». Современный художник как творец утопии (скульптура «Человек, который измеряет облака» во дворе Зимнего дворца); как жертва веры в то, что настоящее искусство требует жертв (инсталляция с копией портрета Рогира ван дер Вейдена, уткнувшись в которую, стоит манекен в образе самого Фабра с разбитым от излишней близости с искусством носом «Я позволяю себе истекать кровью»); как малое звено в вечном движении искусства, карлик пред великими – во всех вкраплениях, которые Фабр поместил в залы нидерландского и фламандского искусства.

То, что кого-то оскорбит (уже оскорбило) присутствие в храме искусства наглого бельгийца, предсказать легко. Нынче все горазды оскорбляться почем зря. Но, поверьте мне на слово, ни один мертвый кролик или сова, ни одна тысяча панцирей жуков или полотна, закрашенные синей ручкой Bic, даже на миг не способны как-либо помешать Рубенсу или Йордансу, в залы которых внедрилось это самое современное искусство. Квест, который сочинил Ян Фабр, может развлечь, а может остаться почти незамеченным (многие работы повешены так, что либо сливаются с хозяевами, либо вообще требуют специального поиска). Диалог, в который вступают тут работы Фабра, не назидательный, и стать его свидетелем можно только добровольно: кто-то услышит почтительно-ироничные переклички между избыточными фламандскими натюрмортами и чучелами Фабра, а для кого-то его маленькие картинки в рамочках между старонидерландскими портретами вообще сольются с постоянной экспозицией.

Фабр осваивает пространство, зал за залом, предлагая не реновацию, но комментарий. Про относительность живого и мертвого (какими мертвыми кажутся доспехи, музеефицированные в Рыцарском зале, и как оживают сияющие всеми цветами радуги панцири мертвых жуков, из которых Фабр собирает свой нагрудник), про vanitas как основную тему искусства (что фламандцу просто грех не обсудить), про смерть человека и картины, про жизнь музея вне человека.

Расхожие вполне темы, ни на какое откровение Фабр тут не претендует. Его выставка – изящнейший спектакль, в котором льется только искусственная кровь, и смерть выходит на сцену с рогом на лбу. Промежуточное, между видами искусства, положение, которое занял на современной арт-сцене Фабр, сбивает с толку пуристов. Успешный, дико востребованный художник, с важным видом произносящий банальности, расхаживающий в душных, перегретых батареями и вернисажной толпой залах в пальто с меховым воротником (снять нельзя – это его сценический костюм на тот вечер), раздражает. Он же как автор 24-часовой «Горы Олимп», спектакля прямого действия, гений физического театра – восхищает. То, что это один и тот же человек, и это пальто, и эта игра со старым искусством и с его зрителем, и эта художественная мегаломания (если не графомания) – такой же спектакль, принять сложно. Но если принять, пьеса оказывается сыгранной великолепно. И да, ни одно живое существо во время подготовки к выставке не пострадало – все попали к Фабру съеденными или убитыми не им и не для него.