Для того чтобы рассказать историю стиля модерн во всех этих разноязыких красках и видах, чтобы доказать его интернациональность и в то же время не упустить национальные особенности, чтобы отделить шедевры от массовой продукции, которая в это время была на удивление близка к шедеврам, определить этапы и вариации, требуется гораздо больше слов и вещей, чем уместилось в глянцевый буклет и тесные зальчики. Однако из всех возможных по этому поводу слов экспозицию ограничили одним – словом «линия». Идея справедливая, но все-таки далеко не исчерпывающая.

За искомую линеарность на выставке отвечают прежде всего цветы. Они повсюду – на многочисленных вазах, на обивке мебели, на гобеленах, витражах, в ковке и резьбе. «Цветами» выглядят здесь и женщины: они танцуют, извиваются, возносятся, склоняют свои головки, то есть украшают собой быт и жизнь. Еще есть змеи, стрекозы, жуки, ящерицы и прочие столь же линеарные зверюги. И конечно, есть имена создателей всех этих «линий», имена громкие и звонкие, как и полагается всякой уважающей себя хрестоматии: Уильям Моррис, Эмиль Галле, Луис Комфорт Тиффани, Рене Лалик, Альфонс Муха, Жюль Шере, братья Дом, Карл Фаберже. Вот только от первого до последнего на выставке путь в один шаг, а в истории искусства – художественная и идеологическая пропасть.

К сожалению, вопросы идеологии, социологии, проблемы композиции и пропорций, столь занимавшие мастеров модерна и их многочисленных исследователей, на выставке не возникают. Стиль модерн как первый буржуазный стиль, как первый художественный удар по массовому потребителю, как воплощенная утопия по созданию модной среды обитания среднего класса – все это просто не обсуждается. Виной тому, я думаю, прежде всего состав экспозиции. Эрмитаж не совсем тот музей, которому пошло бы рассказывать о стиле модерн. Когда о нем говорит парижский музей Орсе, музей искусства XIX века, искусства буржуазного по определению, стиль модерн становится предметом изучения. Здесь отделяются зерна от плевел, шедевры и канонические вещи заключаются в рамы-витрины, уходят от бытового своего окружения и становятся музейными экспонатами.

Эрмитажное же собрание вещей этого периода в значительной мере случайно – стиль модерн, как стиль буржуазный, не был любим последней императорской четой. Отсюда так много экспонатов – подарков глав иностранных держав, – подарки принимались, но сами Романовы подобные закупки почти не делали. Множество вещей на выставке позднейшие, иногда совсем новые приобретения музея. Здесь что-то лучше, что-то хуже – как получится. Перемешанное в двух тесных залах, все вместе смотрится странно и больше напоминает лавку антиквара с избирательным и неплохим вкусом, чем музейную экспозицию. Может быть, такое ощущение возникает из‐за самих экспонатов – в наших антикварных лавках все еще достаточно не совсем таких, но очень похожих вещей. Однако возможен и иной источник для раздражения влюбленного в модерн зрителя: стиль модерн – стиль удобнейших для жизни пропорций. Квартиры в домах модерна до сих пор не нуждаются в перепланировке, венские стулья используются с удовольствием для тела, окна и двери пытаются сохранить ввиду идеальных их членений. В какой-то степени стиль модерн для многих из нас – среда обитания. Теснота музейных залов ее убивает. Но тут, правда, можно надеяться на лучшее. Главный штаб ждет перестройка, авось и до этой экспозиции руки дойдут.