7 сентября 2005

Загадка двадцатого века

100 лет Грете Гарбо

Если совсем ничего не знать о Грете Гарбо, никогда не видеть ни одного ее фильма, если не слышать ее голос и ничего о ней не читать, а только смотреть на фотографии, понять ее убийственное воздействие на людей будет невозможно. Холодная женщина североевропейского типа с правильными чертами лица, огромными глазами и вечно трагической маской на лице. Загадочная? Да. Особенная? Нет. Особенной ее делал экран.

Другие оживляли экран своими улыбками, походкой, жестами, заставляли людей смеяться и плакать, другие пели и танцевали. Грета Гарбо могла бы вообще ничего на экране не делать, потому что она и есть кинематограф. Только про нее позволительно было писать, что «плотная белизна ее лица равна белизне экрана, а трагическая отчужденность рождена невозможностью преодолеть одномерность кинополотна». Написавший эти слова десять лет назад блистательный кинокритик Сергей Добротворский заранее готов был присоединить свое перо к миллионам критических перьев, сломанных о загадку Гарбо. Среди этих миллионов и Ролан Барт, и Бела Балаш, и Грэм Грин. Каждый из них внес в мифологию Гарбо свой вклад: Барт описывал ее лицо как «сотканное из снега и одиночества», Балаш окрестил ее «изгнанницей», Грин считал, что «нет в мире другой киноактрисы, которая сумела бы столь убедительно, сильно, без всякой фальши выразить идею рока». Все они правы.

Пока Грета Ловиса Густафссон не стала Гретой Гарбо, она была полноватой, улыбчивой девушкой из бедных кварталов Стокгольма. Ее отец был уборщиком уличных туалетов, у нее была деспотичная мать и брат с сестрой. Дети учились вяло, а после смерти отца и вовсе забросили школу. Она была никем, пока не попала под вспышку фотокамеры: экономя на моделях, ее вместе с другими молоденькими продавщицами универмага сняли в рекламе новой коллекции шляпок. Ее лицо оказалось способным вытянуть любую фотографию. Потом в этом же ее свойстве убедились и кинооператоры. По преданию, один из первых ее операторов предложил ей подрезать чересчур длинные ресницы, которые превращали глаза на экране в огромные черные дыры. На эти «дыры» вскоре стали молиться миллионы зрителей.

За фото- и кинорекламой последовали комедийные короткометражки, за одну из ролей в которых девушке, способной превращать каждое свое появление на экране в чудо, присудили стипендию на обучение в студии «Драматен» при Королевском стокгольмском театре драмы. Из Швеции она уедет уже Гретой Гарбо, восходящей звездой европейского кино, снявшейся у великого Георга Пабста, протеже приглашенного в Голливуд режиссера Морица Стиллера. В Голливуде она сама станет великой, будет обходиться без покровителей и советчиков, заработает себе привилегии выбирать сценарий, режиссеров и партнеров, сколотит немыслимое тогда для кинозвезды состояние, сыграет в десяти немых и четырнадцати звуковых фильмах и исчезнет с глаз после съемок у Джорджа Кьюкора в «Двуликой женщине». Ей было тридцать шесть лет. Исчезнув, она прожила еще полвека.