В грамоте, посланной из Костромы в Казань в марте 1611 г., говорилось, что жители Костромы пошли в поход, «сослався со всеми Поморскими… городы», а в грамотах, отправленных из Ярославля в Казань и Великий Новгород[1267], уже конкретно сообщалось об участии в походе на Москву ратных людей «с Вологды и с Поморских городов с воеводою с Федором Нащокиным».
Еще одним серьезным ударом по власти московского боярского правительства стали события, происходившие в первой половине марта 1611 г. в Новгороде. После того как в город пришла грамота из Ярославля с подробным сообщением о выступлении ратей «разных городов» в поход на Москву, в Новгороде произошел переворот. Представлявшие в Новгороде боярское правительство воеводы Иван Мих. Салтыков и Корнила Чеглоков были арестованы. В Новгороде приступили к сбору войска для посылки под Москву. Особенно важно, что 12 марта из Новгорода был послан воевода Левонтий Вельяминов «на… литовских людей в Старую Русу»[1268]. Таким образом, Новгород не только перешел на сторону восставших, но и начал военные действия против находившихся на северо-западе России польско-литовских войск.
Единственной серьезной неудачей организаторов ополчения стала попытка привлечь к участию в восстании Казанскую землю. Несмотря на обращения из Ярославля, Костромы и от воевод собравшейся во Владимире армии, власти Казани объявили о своем присоединении к ополчению лишь в конце апреля 1611 г.[1269] Однако и без участия казанских ратей тех ратных людей «разных городов», которые уже двигались к Москве, и тех, которые лишь некоторое время спустя могли появиться на театре военных действий, было вполне достаточно для того, чтобы начать «очищение» Московского государства от вражеских войск.
Таким образом, несмотря на то что движение началось стихийно, «снизу» и в нем на протяжении всего рассматриваемого периода отсутствовал единый руководящий центр, десятки уездных объединений на огромной территории России в сжатые сроки двух-трех месяцев сумели достичь договоренности об общих целях движения, выработать план совместных действий, провести мобилизацию военных сил и приступить к его выполнению. Трудно найти более убедительное доказательство несостоятельности представлений Сигизмунда III и круга его советников о русском обществе, привыкшем находиться под властью «тиранов» и исполнять их приказы и неспособном к каким-либо самостоятельным действиям.
Благодаря чему стал возможным такой феномен? Определенный ответ на этот вопрос попытался дать Н. Л. Рубинштейн, анализируя сохранившиеся документы из архивов поморских городов. Исследователь показал, что уже 1608–1609 гг. оставленные центральным правительством на произвол судьбы перед угрозой нападения польско-литовских войск из тушинского лагеря посадские и волостные миры создали выборные органы, которые занялись организацией самообороны, фактически присвоив себе некоторые важные функции органов государственной власти на местах. Они взяли на себя и мобилизацию населения для разного рода оборонительных работ, и сбор по разверстке отрядов для ведения военных действий. Одновременно они взяли в свои руки сбор государственных доходов, из которых выплачивалось жалованье участникам этих отрядов. Авторитет выборных органов опирался на решения «мира», принимавшиеся на сходе и скреплявшиеся коллективной присягой. Объективно все это вело к консолидации и усилению самостоятельности сословных объединений населения в рамках волостного или городского «мира». Та же необходимость борьбы с общим врагом вела к установлению взаимодействия между «волостными» «мирами» и посадской общиной города, когда крестьянские «выборные» или «приговоренные» люди участвовали в работе городского схода. Между объединениями сельских и городских «миров» на отдельных территориях стали завязываться широкие контакты, связанные с обменом информации о положении в стране и действиях противника и с достижением договоренности о совместных усилиях. Выработанные в 1608–1609 гг. навыки самоорганизации и установленная в те же годы система связей зажили новой жизнью в период формирования Первого ополчения[1270].