Можно определенно утверждать, что на сей раз агитация канцелярии царя Василия нашла сочувственный отклик, по крайней мере среди населения русского севера, от которого польско-литовское войско в Тушине силой вымогало огромные поборы. Жители Перми, принимая 1 марта 1609 г. решение направить «в полки» к царю Василию ратных людей, мотивировали свое решение тем, что «литовские» люди хотят «Россию запустошить, истинную христианскую веру разорити и государевых служилых людей, дворян и детей боярских, прельстя своим вражьим злым умышленьем, побита»[1381].

Нет оснований полагать, что такой стереотип глубоко укоренился в сознании широких кругов русского общества. В этом случае вряд ли был бы возможен выбор (хотя и совершенный под давлением) на царский трон польского королевича Владислава и появление проекта соглашений, предусматривавших мир и союз между Россией и Речью Посполитой.

Однако, как известно, король Сигизмунд III и его окружение не захотели следовать условиям заключенного под Москвой соглашения. Введя в Москву польский гарнизон и подчинив находившееся там боярское правительство, король настойчиво добивался и сдачи осажденного польскими войсками Смоленска, и подчинения всего Русского государства своей власти. Одним из первых проявлений нараставшего сопротивления русского общества такой политике стало восстание в Москве, завершившееся жестоким разорением русской столицы польским гарнизоном.

В результате обвинения в адрес поляков, выдвигавшиеся в агитационных кампаниях правительства Шуйского, приобрели пугающую реальность. Стереотип зажил новым, еще более ярким содержанием в сочинениях безымянных публицистов, призывавших на рубеже 1610–1611 гг. русское общество к борьбе с интервентами и русскими изменниками.

Конкретно необходимость такой борьбы обосновывалась в этих сочинениях по-разному. Одному из таких воззваний была придана форма грамоты от «смольнян» в Москву[1382]. В этой грамоте уже находившиеся некоторое время под властью польского короля жители Смоленщины сообщали в Москву, что с ними происходит и что ожидает в будущем жителей других областей России, если они не поднимутся на борьбу.

«Мы и вы», говорилось в грамоте, вступили в соглашение с «литовскими людьми» «для избавления душ своих, чтоб не отбыть православного крестьянства в Латынство и в конечной погибели и в посечении, во плененье не разведеным быть»[1383]. Уже здесь в этой начальной части «грамоты» четко обозначается опасность, угрожающая со стороны «литовских людей» — завоевание страны, порабощение населения, принуждение к принятию «чужой» веры. Далее сообщается, что когда смольняне «из своих розорених городов и уездов» отправились со своими просьбами к королю под Смоленск, то «ни малыя милости и пощаженья не нашли». Церкви «разорены», образы святых «поруганы». Попытки выкупить родственников, находившихся в плену в Речи Посполитой, закончились тем, что средства, собранные для выкупа, «все разграбили». Мы, заканчивалась начальная часть воззвания, «не противились» и теперь «все погибли и в вечную работу и в латынство пошли».