Баратынский говорит в своей «Молитве»:

У Батюшкова находим:

В «Песне бедняка» Жуковский выражает религиозное смирение русского человека:

Поэт Языков пишет подражанье псалму: «Кому, о Господи, доступны твои сионские высоты?» Федор Глинка «в дали, как в дивном сне, услышал Бога в тишине». Певец «Бездны» Тютчев видит Бога и за пеленою природы, и в глубине человеческих душ, и в жизни родного народа. Наступит ли конец естества, все зримое опять покроют воды – и «Божий лик изобразится в них»; волнуют ли страдальческую грудь страсти, «душа готова, как Мария, к ногам Христа навек припасть»; наблюдает ли взор поэта бедные селения и скудную природу родного края, он видит здесь присутствие Божье: «Удрученный ношей крестной, всю тебя, земля родная, в рабском виде Царь небесный исходил, благословляя…»

А в наше время Д. Мережковский, прошедший по многим зигзагам искания божественной правды, обращается к Богу с молитвой:

И Бунин, при золотом иконостасе заката видящий ходящую по взгорьям Богоматерь, молится в своей «Псалтыри»:

Переходя от литературы к другим областям русского художественного творчества, мы видим то же присутствие религиозных и нравственных основ. Живопись, помимо прямых сюжетов религиозно-церковного характера, и в темах пейзажных и в темах обычного быта, – производит очищающее духовное действие, что является главной внутренней целью искусства. И классическая музыка наша всегда духовно значительна, никогда не спускаясь до легкого развлекательного жанра. Не на опереттах, а на православной церковной музыке отдыхали в своем творчестве некоторые великие наши композиторы.

В общем, если не считать временного болезненного увлечения незначительной части русского общества футуризмом, кубизмом и прочими новинками Запада в начале настоящего века, то в общей основе своей все виды духовной культуры оставались у нас почти незатронутыми западным развалом высших ценностей. Не было заметно и резкого падения нравов в частной и общественной жизни.

Перед трагической для нас великой войной и во время нее, нашу прекраснодушную интеллигенцию волновали не вопросы наживы и военных поставок, а задачи идеологического и морального порядка: счастье народа, общинное хозяйство или отруба, полное разделение власти законодательной и исполнительной, помощь угнетенным народам…

И, вдруг, небывалый, жестокий исторический парадокс: за весь моральный и религиозный индифферентизм Запада, за весь его атеизм, позитивизм, утилитаризм, за весь упадок творчества, за все беспросветное духовное мещанство – расплатился не он сам, а мы: Россия.