О царствующей императрице Екатерине II автор отзывается с восторгом, хотя и сообщал о ней немного, возможно, как предполагала Н.А. Белозерская, «из боязни слишком поспешных и ошибочных выводов»763. «По своей гениальности, образованности и стараниям она (Екатерина II – Т.Л.) была великой для всех своих подданных, – писал Макартни. – Благодаря своей мудрости и мужеству, она смогла поднять Россию до высшей ступени славы и могущества. Она назначила Бирона герцогом Курляндским и дала короля Польше; она упразднила могущество Франции при дворах Копенгагена и Стокгольма и теперь сама руководит политической деятельностью». Императрица, хотя и распространяла свое влияние на зарубежные страны, не забывает обращать внимание на внутреннюю политику. Подобно Петру Великому, она «сокрушалась по поводу варварства своих подданных и желала преобразовать их; но ее планы, пригодные для этой цели, вряд ли будут иметь успех». Макартни сомневался в том, что желания императрицы будут исполнены, а ее проекты осуществлены, поскольку они «непрактичны, либо несвоевременны»764.

Завершая обзор истории «великой империи», Макартни приходил к выводу о том, что со времен Ивана Грозного в России наблюдались «определенные подвижки», особенно в правление Алексея Михайловича и Петра I. При них были основаны мануфактуры и создано регулярное войско. Однако, на взгляд автора, даже в этих сферах прогресс был достигнут благодаря завоеваниям, а не гению и способностям народа. Все это подтверждает, что «деспотизм правительства был и остается главным препятствием» в развитии народа.

Макартни особо выделял заслуги иностранцев в управлении Россией, отмечая, что в большинстве своем они были «видными людьми». Между тем, продолжал он, таковыми могли быть сами русские, способные внести большой вклад на благо родины и проявить свои таланты и способности, если бы в государстве существовало правление ограниченной, а не абсолютной монархии765.

В пятой главе автор рассуждал о правомерности использования титула «имперский» п отношению к суверену. Данный титул часто применяется в России, причем, по мнению Макартни, во многих случаях к тому, что совершенно не соответствует этому иностранному понятию, в особенности при дворе: «императорский дворец», «императорское министерство», «императорские лакеи», «императорские сады», «императорские кареты», «императорские лошади» и т.д. Одним словом, продолжает автор, двор России настолько неразборчиво применяет этот термин, что его употребление по назначению уменьшает его значение. Однако все это не препятствует большинству держав Европы считать правомерным применение данного термина к России, поскольку страна «сделалась столь значительной». Да, и Екатерина II, чтобы избежать «каких-либо толков, сделала его постоянным и ввела в церемониал»766.