Однако «хлопоты» Потемкина оказались тщетными: императрица отказалась принять посла «частным образом». Князь был чрезвычайно удивлен «непонятным сопротивлением», которое он встретил в Екатерине. «Никогда до тех пор он не испытывал с ее стороны ничего подобного, – сообщал Гаррис в Лондон 13 декабря 1780 г. – Он приписывал это отчасти мысли, внушенной ей врагами его насчет того, что будто бы добивается неограниченной власти»947 .

Влияние Потемкина на императрицу стало заметно ослабевать на протяжении 1781 года. В депеше лорду Стормонту от 21 октября Гаррис с сожалением констатировал, что не получает больше «ни малой помощи» от князя Потемкина, который не пересказывает императрице того, что ему говорит посол, и «не сообщает никаких сведений». «Едва только я с ним заговариваю о делах, – продолжал дипломат, – он делается невнимателен и нетерпелив; и вместо того, чтобы по-прежнему вникать с величайшим участием во все, что я сообщаю ему относительно наших дел, теперь он … сделался совершенно равнодушен к этому предмету»948.

К характеристике Потемкина Гаррис обращался не раз. На его взгляд, князь обладал «необыкновенной проницательностью, светлым умом и быстрым соображением», а также «неограниченным честолюбием»949. Гаррис отмечал «веселость и ученость» своего друга. Сообщал о его образе жизни, который также «оригинален», как и его характер. У князя отсутствовали определенные часы для приема пищи и сна. И иногда, продолжал дипломат, «нам случалось кататься в открытом экипаже в полночь и под дождем»950.

Гаррис отмечал также недостатки Потемкина: «медлительность и леность», а также беззаботность и непоследовательность в поступках951. Дипломат обратил внимание и на корыстолюбие сановника. В письме лорду Стормонту от 14 мая 1781 г. он сообщал: «Я слышал, что мой друг (Потемкин – Т.Л.) намеревается воспользоваться неограниченной властью, которую дает ему эта минута (в это время решался вопрос об отставке фаворита императрицы Ланского – Т.Л.) для того, чтобы получить для себя не менее 700 тыс. руб., причем, конечно, цели более достойные будут забыты»952. Правда, в другой депеше от 9 мая 1782 г. Гаррис подмечал, что Потемкин «так непомерно богат, что предположив его даже корыстолюбивым, нельзя надеяться подкупить его менее как ценой субсидии»953. Как видно, дипломат не был в полной мере уверен в корыстолюбии и взяточничестве «своего друга». Но вот в депеше от 13 марта 1781 г. он привел сведения, которые компрометировали Потемкина. «На днях императрица подарила князю Потемкину без всякой причины 40 тыс. фунтов стерлингов, – писал Гаррис, – и этот оригинальный человек уже до того избалован, что счел эту сумму едва заслуживающей благодарности». В указе, изданном казначейством, отмечал англичанин, это вознаграждение назначалось за ту помощь, которую князь оказал при заключении вооруженного нейтралитета. Однако, продолжал Гаррис, князь сам настоял «на помещении этой крупной лжи, во избежание на будущее время подозрений в том, что он был нами подкуплен»954.