Поскольку Ширли высоко оценил министра Панина, посчитав его верным союзником Великобритании, то, естественно, что его беспокоила коллизия, сложившаяся между ним и любимцем Екатерины – Григорием Орловым. «Вы, сэр, так хорошо знакомы с положением этого двора, что для Вас, конечно, будет очевидно, до какой степени пострадали бы дела Великобритании, вследствие удаления Панина, – сообщал Ширли в донесении госсекретарю Конвею. – Во всей империи не нашлось бы никого, кто бы согласился на дружбу с нами, имея возможность быть нашим врагом; бескорыстие Панина, его способности, преданность его системе (Северный аккорд – Т.Л.), которую он считает своим произведением, слишком хорошо известны для того, чтобы о потери такого министра не пожалел бы всякий, желающий успеха общему делу»965. По-видимому, это хорошо понимала и императрица, которая приложила немало усилий, чтобы помирить Панина с Орловым, «притом столь ловким образом, что оба они равно полагают свой интерес в том, чтобы поддерживать ее и быть в хороших отношениях друг с другом»966.

Ширли объяснял, почему императрица была заинтересована в дружеских отношениях этих людей. Екатерина доверяла своему министру иностранных дел Панину «сильнее, чем когда бы то ни было», следовала его советам «почти слепо». Что касается Григория Орлова, то по признанию дипломата, он был доволен тем, что «с великолепием и роскошью разыгрывает роль любимца», не думает ни о чем, кроме того, чтобы проводить время, «как можно приятнее». Он никогда бы не вмешивался в дела, если бы не его братья. Для них, сообщал Ширли, «открыт … кошелек императрицы … Они могут черпать оттуда сколько хотят; не проходит недели без того, чтобы тот или другой из них не получил то пять, то десять тысяч рублей, которые они делят между собой на равные части, так как все пять братьев состоят в теснейшей дружбе»967.

Ширли рассуждал о том, почему семейство Орловых пользовалось такой поддержкой со стороны императрицы. В 1768 г. ее права на престол оставались непрочными, «не столько вследствие того неблаговидного пути, посредством которого она достигла русского престола, – подчеркивал дипломат, – но и потому что первоначальный план Чернышева, Панина и некоторых других, стоявших во главе революции (дворцовый переворот 1762 г. – Т.Л.) вовсе не имел целью возвести ее на трон; они намеревались только вручить ей регентство, на время малолетства ее сына». А поскольку права Екатерины на престол оставались непрочными, то она с самого воцарения стремилась заручиться доверием своих подданных. «В империи, подобной России, где монарх имеет столько власти, самое счастливое обстоятельство состоит в том, когда собственные его интересы побуждают его управлять своими владениями умеренно и справедливо. Благие последствия подобного положения дел, ощущались этой страной, быть может, более в начале этого царствования, чем в настоящую минуту». Теперь императрица стала смелее и «с большей доверчивостью относится к собственному могуществу». Ширли подчеркивал, что Екатерина в высшей степени «подозрительна и двулична» с теми, кто «слепо не разделяют ее видов». Ее доверием обладает только семейство Орловых. «Интересы их она принимает за свои собственные и старается только через их посредство раздавать все места, как гражданские, так и военные»968. Неудивительно, что Екатерина постоянно ссужала деньгами братьев Орловых, профинансировала их путешествие в европейские страны, Италию, Францию, Англию, вручив перед отъездом 20 тыс. ф. ст. Словом, констатировал Ширли, она рассматривает это семейство «как бы свое собственное и будет поддерживать его в течение всей своей жизни»969.