Дворянский космополитизм правящих кругов, накладывавший свой отпечаток и на дипломатию, и на ведение войн, находил своеобразное дополнение в историческом идеализме большинства деятелей Просвещения, видевших во внешней политике и вооруженном противоборстве государств лишь наследие варварского феодального прошлого, «забаву монархов», наследие, которое противоречит велениям разума и жертвами которого становятся народы и дело общественного прогресса. Прав был Ф. Меринг, отмечавший, что западноевропейские войны XVIII столетия, поскольку они презирали всякую моральную силу, не могли иметь влияния на дух народов или пробудить в них национальный дух[129]. Сравнительно ограниченные цели враждующих сторон, ведение войны с помощью постоянных наемных армий также способствовали такому отчуждению войн XVIII в. от мирного населения. Несмотря на приносимые ими бедствия, войны занимали сравнительно скромное место в духовной жизни народов Европы. В переписке Лессинга, в самый разгар Семилетней войны жившего в Лейпциге — центре Саксонии, захваченной и разграбленной пруссаками, например, в 1757 г., в месяцы, когда неподалеку происходили крупнейшие сражения, среди пространных рассуждений по различным проблемам филологии нет даже упоминания о войне или тем более каких-либо проявлений чувств по поводу побед и поражений той или иной из враждующих сторон.

* * *

Утрехтский договор подвел черту под планами утверждения гегемонии Франции, хотя внук Людовика XIV, Филипп V, и сохранил испанскую корону. Фактически Утрехтский мир оформил реальное соотношение сил в Западной Европе, которое не претерпело существенных изменений в течение последующих трех десятилетий.

В правление Людовика XIV Франция была последним по времени феодальным государством, претендовавшим на общеевропейское преобладание. Система государств, сложившаяся после 1715 г., сделала нереальным выдвижение таких притязаний. Быстрое возрастание могущества России, превращение ее в великую державу, наиболее мощную силу в Восточной Европе, исключило возможность успеха таких планов гегемонизма. Резкое сокращение удельного веса Швеции, нередко игравшей роль младшего партнера Франции, лишило Версальский двор возможности заставлять своего традиционного противника — Австрию вести борьбу по крайней мере на два фронта. Что же касается третьего фронта — против Османской империи, то он стал отвлекать значительно меньше австрийских сил, благодаря тому, что Вена могла вести эту борьбу вместе с Россией, и вследствие значительного ослабления Турции. На Западе Европы постоянно усиливалась экономическая мощь Англии, заинтересованной в том, чтобы не допустить господствующего положения на континенте какой-либо одной державы и чтобы самой играть роль арбитра в спорах между другими европейскими государствами. Быстрое усиление Пруссии, создавшей противовес Австрии в Германии, сделало вместе с тем невозможным ни для одной из них занять преобладающее положение в Центральной Европе.