И все же перед Москвой обозначилась возможность если не улучшения отношений, то во всяком случае проведения более позитивного диалога. И это могло происходить при ясном понимании различного, а порой, противоположного подхода обеих стран ко многим международным проблемам при очевидной несовместимости большинства идеологических установок и ценностей.

Мы уже отмечали, что в Москве в целом не решались отойти от курса на союз и сотрудничество с нацистской Германией. Стремительное поражение Франции серьезно подорвало расчеты Москвы на длительное столкновение и противоборство двух капиталистических блоков. Но, как мы видели, разгром Франции не изменил общего курса Москвы. Опасаясь негативной реакции Берлина, советские руководители всячески ограничивали и лимитировали контакты с Великобританией, считая британскую политическую элиту едва ли не главным идейным и политическим противником советской власти.

Однако если осторожность Москвы в отношении Лондона имела какое-то объяснение, то иной могла бы быть линия Кремля в отношении США. Америка формально, да и по существу была нейтральной страной. Мы уже отмечали, что, поддерживая Великобританию, США сохраняли контакт и с нацистской Германией. Это означает, что у Москвы был определенный шанс наладить конструктивный контакт с крупнейшей мировой державой и попытаться создать хоть какой-либо противовес Германии, у которой явно усиливались противоречия с Советским Союзом. Тем не менее в Москве проявляли явную нерешительность. На протяжении всех контактов с представителями США в 1940 — начале 1941 г. советские представители и в Москве и в Вашингтоне, как и их американские собеседники, упорно цеплялись за реальные и мнимые трудности, как правило, мелкие и незначительные, существующие в отношениях между СССР и США, словно сознательно закрывая глаза на то, что советское правительство в трудной и явно ухудшающейся обстановке больше нуждалось в сотрудничестве с США, чем американское руководство с Советским Союзом.

Некоторые историки являются сторонниками точки зрения, что сталинская политика в 1939–1941 гг. была проявлением realpolitik, а отнюдь не базировалась на идеологических постулатах. Между тем именно с точки зрения «реальной политики» для Сталина было бы выгодным развитие отношений с США. В тех условиях трудно было предположить, что Москва могла бы пойти на союз с заокеанской державой, но использование США и для укрепления своих международных позиций и для создания противовеса Германии, а в конечно счете лучших для себя условий в сложной дипломатической игре, которая велась в Европе и в мире с лета 1940 г., давало бы Москве дополнительные шансы.