Малорусе высоко ценит свою личность, идею которой он развил широко в своем прошлом и современном быту. Эта идея личности создала любовь к свободе, что выразилось в козачестве, в этом демократическом рыцарстве. Но, развитая до крайности, она лишила Малоруссов способности к ассоциации. Козаки, правда, вели борьбу совместно, отстаивая свою личность, свою семью, свою собственность, свою религию; но они никогда не умели прочно организоваться и потому никогда не имели самостоятельности. Прежде, до Аскольда и Дира, предки их дробились на роды, и род восставал на род; потом, при удельно-вечевом складе, боролась земля с землею; затем, потерпев татарский погром и находясь в постоянном страхе от неверных, Малоруссы стали солидарнее. Гнёт Польши и ее стремление поработить Малоруссов, ее посягательство на народность и веру развили у Малоруссов дух общественный. Но этот дух создался гнётом; его вызвала необходимость обороны. Но и тут личные интересы не переставали сильно проявляться. Реестровые козаки, из-за обещанных ям прав шляхетства, готовы были предать народ; старшина козацкая, выдвинутая выбором народа, готова была закрепостить простых Козаков, что она впоследствии и сделала. Козацкая старшина, на левом берегу Днепра, сначала враждебно относилась к демократической Москве; но затем, после распространения на нее привилегий, жалованной грамоты Петра III, возвышавшей личность дворянина и обеспечивавшей права рабовладения, – переменилась совершенной сделалась вполне русскою. Но прошлое наложило свою печать, и малорусская интеллигенция, состоящая преимущественно из дворян, и до сих пор проникнута духом индивидуализма и малою заинтересованностью общественными делами. В каждом уезде можно насчитать изрядное количество дворян, получивших порядочное образование; но они уклоняются от общественной деятельности, они равнодушны к ней. Критиковать мастера, а действовать не любят, почему земская деятельность Малорусских губерний далеко не такова, какою могла бы быть, если бы малорусская интеллигенция была менее апатична к общественным интересам, если бы общественность стояла выше индивидуальности. Вообще рознь, партиозность у Малоруссов характеристическое качество; они высказаны еще Мазепою:

Идея личности породила аристократический инстинкт, почему высшие классы в Западной Руси, движимые этим инстинктом, ополячились, приняли польскую цивилизацию, как аристократическую. Высший класс ополячился вследствие сильно развитого чувства индивидуальности. Польша – классическая страна шляхетской свободы. Польская цивилизация – цивилизация аристократическая, и притом беспримерно аристократическая, какою она могла быть в стране, где шляхетская гордость довела принцип шляхетской свободы до абсолюта, до «Liberum veto». Это возведение шляхетской личности до той недосягаемой высоты, при которой она подавляет общественность, ведет к анархии, – повела к возведению самой анархии в принцип, служащий предметом шляхетской гордости («шляхтич на своей усадьбе равен воеводе»). Это торжество индивидуализма; и привлекло высший класс Малоруссов западного края в лагерь польской цивилизации. Они приняли эту цивилизацию; они ополячились ради аристократической шляхетской свободы. Замечательно, что козацкая старшина, неополяченная, симпатизировала польской республике, таковы – попытки старшин вовремя Выговского и Мазепы. Народ и его «чорная рада» всегда отвращались от этой олигархической республики, где народ был принесен в жертву шляхте, где общее было принесено в жертву личному. Народные вожди, и в том числе украинский «батько» Богдан Хмельницкий, понимали, что народ тяготеет к единоплеменной и единоверной России, тяготеет еще и потому, что на Руси не было места олигархии: там не процветала шляхетская свобода в ущерб народу, там, вместо бессильной королевской власти, немогущей защищать слабых и угнетенных, была крепкая царская власть, перед которой все были равны. И под эту-то крепкую царскую руку пошел малорусский народ. Высший же класс в Западной Руси, как мы сказали, ополячился и до сего дня искренно верует в свой полонизм.