Разрушив частный сектор экономики в ходе «социалистического наступления» на рубеже 1920–1930-х годов, государство взяло на себя фактически монопольное обязательство производить потребительские товары и снабжать население. С 1931 года, как показывает исследование Джули Хесслер, лозунг «культурной торговли» появляется в речах советских руководителей, определяя новую политическую цель государства и новую идеологию потребления[1397]. В период карточной системы первой половины 1930-х годов, однако, на практике «культурная социалистическая торговля» была ограничена сферой элитных и дорогих магазинов. К ним относились государственные коммерческие магазины, образцовые универмаги[1398] и элитные торгсины.
В момент своего образования Торгсин был задуман как образец культурной торговли… для иностранцев. Индустриализация и голод заставили открыть двери валютных торгсинов для советских людей. После этого, за исключением больших магазинов в крупных городах, Торгсин как массовый феномен перестал быть предприятием культурной торговли. Не элитный магазин с зеркальными дверями, а темный грязный лабаз, отпускавший мешками ржаную муку голодным, представлял типичный торгсин в период наивысшего расцвета этого предприятия в 1932–1933 годах. У государства не было ни ресурсов, чтобы превратить полторы тысячи торгсинов в образцовые универмаги культурной торговли, ни мотивации – голодные не привередничали, брали что дают. Выполнение валютной программы с помощью голода позволило сталинскому руководству на время отложить реализацию провозглашенной новой политики социалистического потребления, выраженной в лозунге «культурной торговли».
Большинство исследователей считают, что