– Да, – сказала Фиона. – Но мне нужна твоя помощь, – она впилась ногтями в колено. – И у нас есть внучка.

1986

1986

Йель испытал облегчение, когда наконец выехал в Висконсин в понедельник, погрузив в багажник все свои вещи. На пассажирском месте сидел Роман, дороги блестели, на фоне неба вырисовывались черные деревья. На «ниссане», взятом напрокат, пахнущем искусственной сосной, они направлялись в Париж 1920-х. Йель представлял, что за каждый час пути они отматывают пятнадцать лет в прошлое. Они достигли Стерджен-Бэя, когда сгорел «Гинденбург»[100]. Подъехав к дому Норы, Йель ощутил себя на пороге парижского кафе, освещенного газовыми лампами.

Когда-то он обвел дату 26 января в своем карманном календарике – он не помнил, чтобы делал это, значит, скорее всего, был пьян – и за последние недели несколько раз пересчитывал сроки. А сегодня было двадцать седьмое. Двенадцать полных недель и один день после поминок Нико. Если в тот вечер Чарли действительно заразился, тогда Йель мог подхватить вирус вскоре после этого. Он мог подождать до конца марта, три полных месяца после последнего секса с Чарли, или мог взвести курок сейчас. Потому что, даже если он заразился при последнем контакте, любые антитела, по словам двух разных операторов горячей линии «Говарда Брауна» в два разных вечера, могли проявиться уже сейчас с вероятностью 80 процентов. И некоторые врачи полагали, что сразу после заражения скорость распространения наивысшая – Йель это знал благодаря нескольким полезным статьям в газете, которую печатал один засранец, вполне возможно, виновный в его скорой смерти.

Йель попытался разговорить Романа и спросил его о детстве.

– Это не то, что ты себе рисуешь, когда слышишь о Калифорнии, – сказал Роман. – Партия Доннера[101] застряла в Траки[102].

– Они застряли в Калифорнии?

Йелю это показалось абсурдным.

– Каннибализм и лыжный спорт. Вот что нам досталось.

Йель спросил, считает ли он все еще себя мормоном, и Роман скорчил рожу и ответил не сразу.

– Они всячески стараются помешать тебе уйти. Это как пытаться отписаться от рассылки «Коламбия-хаус»[103].

– Ха! Они шлют тебе простыни листовок?

– Ага, – сказал Роман. – Ты получаешь одиннадцать лет вины всего за доллар.

Йель спросил, почему он почувствовал побуждение оставить церковь, но Роман только пожал плечами.

– Кое с чем у меня были нелады, – сказал он.

И Йель решил не настаивать с расспросами. Он помнил то чувство, когда кажется, что другой знает о тебе что-то особое – такое, в чем сам ты еще не можешь себе признаться, и ему не хотелось, чтобы Роман испытывал нечто подобное. Ему вспомнилась одна пожилая кассирша в супермаркете, которая смотрела на него-подростка с самым скорбным видом. Он стал задумываться о своих покупках – жвачка выдает в нем гея? – и довольно скоро он стал находить поводы ездить в другой магазин, за шесть миль к югу. А еще был мистер Ирвинг, его школьный психолог, который заботливо, наморщив лоб, спрашивал Йеля, планировал ли он поступать в колледж с «космополитичным духом». Отношение тех двоих он воспринимал больнее, чем насмешки сверстников, которые просто называли его педиком и засовывали женские тампоны в его школьный шкафчик. Потому что так поступали и с другими ребятами. У любого могли взять трусы и бросить в бассейн, любой мог заниматься, день за днем, по учебнику, на который кто-то помочился. Но только на реальных педрил смотрели с жалостью взрослые. И хотя Романа с трудом можно было считать подростком – он был всего на несколько лет моложе Йеля – Йель оставил эту тему.