Заглянув в окружную больницу, Йель решил, что не задержится там; Катсу еле ворочал языком от таблеток, и Йелю не терпелось поскорее убраться оттуда. В палате стояло множество коек, разделенных висящими простынями, так что тебя окружали звуки и запахи тридцати людей на разных стадиях умирания. У Йеля в голове не укладывалось, как хоть кто-то мог спать в таком месте, как у кого-то здесь могла остаться хоть малейшая надежда.

Катсу сказал ему, заплетаясь:

– Подмышки болят. Почему так подмышки болят?

Йель принес ему молочный коктейль и оставил на тумбочке, чтобы он выпил его потом. Тедди говорил Йелю, что Катсу держит плеер под подушкой, чтобы его не украли, но на молочный коктейль наверняка никто не покусится. Уж точно не медсестра, которая старалась даже не смотреть на Катсу, когда меняла ему капельницу.

Йель хотел привести сюда Эшера, чтобы тот поднял бучу, но чего бы он этим достиг? Месяц назад Йель подписал доверенность на Эшера, не сомневаясь, что Эшер во всяком случае должен знать, как орать на нужных людей.

– Можешь попросить выключить свет? – спросил Катсу.

Но огромные флуоресцентные лампы тянулись по всему потолку, и Йель был уверен, что их никогда не выключают, даже ночью. Он сложил две бумажные салфетки и положил на глаза Катсу, вместо маски для сна.

Дома его ожидало нечто невероятное: письмо почерком Чарли, адресованное ему. Его чудные «Е» из трех черточек без вертикальной ножки. На голубой бумаге, синими чернилами.

Чарли писал, что знает. Что Тедди и Эшер, и Фиона, все в один голос, заверяли его, что это не он виноват, но он хотел услышать это от Йеля. Чарли писал, как это ужасно – винить людей, а не сам вирус или официальные структуры, умывающие руки, но он ничего не мог с этим поделать и хотел знать правду. Потому что, пусть даже косвенно, он чувствовал свою ответственность. Йель понял, что Чарли хотел получить отпущение грехов. Но Йель не был готов к такой милости.

Йель не ответил на письмо, но и не выбросил его. Полгода назад он мог бы сжечь его. Теперь же он разгладил его и положил под оловянную миску с мелочью на комоде.

Он взял Роско, отнес к окну и встал рядом, глядя на реку, по которой скользил – невозможно медленно – речной трамвай. Довольно скоро он скрылся из вида.

2015

2015

– Для танцев был лучше всего «Парадиз», – сказал Ричард. – Уверен, его тоже давно не стало.