Чарли ни разу не предложил встретиться. После того первого письма – крика об эмоциональной помощи – он вообще ни о чем не просил. Йель стал для Чарли образом для литературных упражнений, застывшим воспоминанием, от которого всегда можно оттолкнуться. Он также ни разу не извинился, при всем своем многословии. Его письма были просто списками, а после их сменили подробные отчеты о его днях, написанные неровными печатными буквами, проминавшими бумагу: что он ел, сколько весил, проблемы с пищеварением, сюжеты фильмов, которые он смотрел. Он строго придерживался викторианской диеты, и доктор Винсент побуждал его есть больше белковых продуктов. Тереза снимала жилье неподалеку от него, и, похоже, Мартин не оставлял его ни на минуту, хотя Чарли избавил Йеля от подробностей их интимной жизни, если таковая вообще имела место. Иногда письма Чарли были вовсе не о нем. Один раз, без видимой причины, он исписал пять страниц о трансвестите по имени Ванда Луст, умершем еще до того, как Йель приехал в Чикаго.
Йель обычно выжидал несколько дней, прежде чем распечатать письмо. Наконец, садясь субботним утром за кофе, он сжимал в руке пухлый конверт и засовывал палец под клапан. Он ни разу не ответил ему. Не из вредности или упрямства, а потому, что не представлял, с чего начать.
Впрочем, эти письма смягчали его отношение к Чарли, хотя бы слегка. Теперь он виделся ему не столько негодяем, сколько жалким нытиком, каким Йель всегда на самом деле и считал его.
За последние два года он несколько раз видел Чарли издалека. Ему представлялось, что и Чарли не раз видел его, когда Йель бывал слишком рассеян, чтобы заметить это. Ему представлялось, что у Чарли сбивалось дыхание, он поворачивался и уходил с вечеринки, из бара, с совещания под надуманным предлогом, как это делал и Йель.
Йель пытался представить воспаленное веко.
«Шеветта» съехала с шоссе, и мотор стал гудеть потише.
– Думаю, он напуган, – сказал Эшер. – Я… окей, я просто скажу это. Он хочет увидеть тебя.
– Сомневаюсь.
– Нет, он сказал мне. Несколько раз. Видимо, подразумевается, что я должен тебе это передать
Йель хотел прислониться головой к окну, но поскольку стекло было опущено, он вынырнул макушкой в бурный воздух.
– Подумай об этом. Я просто забрасываю тебе мысль.
– Если он хочет извиниться, это одно. Я… Я подумаю о том, чтобы дать ему возможность закрыть гештальт. Но я не горю желанием держать его за руку.
– Я понимаю.
В пепельнице Эшер держал печать «GAY $» и подушечку с красными чернилами, и Йель подумал, продолжает ли он ставить эту печать на всех своих деньгах. Он взял ее в руку, провел большим пальцам по буквам. Положил обратно – чтобы Эшер мог высказывать свой гражданский протест каждый раз, расплачиваясь в «Макдоналдсе».