Признаюсь, мне смешно, когда ты говоришь, что боялся отвечать из страха передо мной. Такой храбрый человек! Что я слышу? Ты, такой лев, боишься Эразма, который подобен мухе или еще слабее, чем муха? Разве у меня есть вооруженные фаланги? Или же какая-нибудь партия? Разве я нахожусь при дворе у князей, чтобы подстрекать их против тебя? Никто более меня не избегает дворов. А если что-нибудь меня с ними связывало, то до сих пор я, как мог, устно и письменно отговаривал от свирепости — другим виднее, хорошо ли, удачно ли.

Я не могу быть палачом. Я всегда ненавидел группировки! До сих пор я хотел быть один; я не отделяю себя только от католической церкви. Поэтому нет ничего страшного, если тебе, защищенному столь большим числом поклявшихся тебе, надо будет иметь дело с одним человеком, да и то безоружным.

Ты сказал, что я вооружен красноречием. Если оно у меня и есть, то против тебя я его не применял. Я отложил в сторону не только это оружие, но также и весь авторитет князей церкви, одного которого, как могло показаться, для моего вооружения было достаточно. Поэтому какой смысл приводить в свое оправдание страх перед человечком, одним да еще безоружным, в то время как до сих пор ты храбрейшим образом презирал понтификов, королей и воинство теологов? Но тебе было угодно в этом месте поораторствовать. Как может быть, чтобы моя Диатриба ниспровергла многих из тех, которые еще не напитались духом твоих сочинений, хотя она опирается на столь слабые доказательства, что вызвала у тебя я твоих приверженцев скорее смех и сострадание? Разве люди так легко отпадают от Евангелия?

И вот другая несообразность. Я — скользкий, плыву между Сциллой и Харибдой. Здесь, конечно, появляется упоминание о Протее и об Улиссе; удивляюсь, почему ты обошел вниманием полипов, хамелеонов, Вертумнов и Эмпус[1603]!

Твоя храбрость, Лютер, породила у нас такой дух времени, что о Христе уже нельзя говорить ни хорошо ни плохо. Хотя это присуще непросвещенному человеку — не утверждать что-нибудь наудачу, а более зависеть от суждения других людей. Конечно, в Диатрибе я не изображаю Протея, а, прямодушно излагая мнения разных людей, определяю, с какими из них мне надо будет более всего бороться; после доводов я открыто заявляю, какого мнения я сам придерживаюсь.

Более того, кажется, мне тебе нечего ответить, когда ты говоришь, что я плыву между Сциллой и Харибдой, если ты не разъяснишь, называешь ли ты церковь Сциллой или ты зовешь ее Харибдой. От католической церкви я никогда не отпадал. Мне настолько никогда не приходило в голову присоединять свое имя к твоей церкви, что, обладая громким именем, я, вообще-то очень несчастный человек, кажется, определенным образом счастлив оттого, что при своем имени я неизменно воздерживался от вашего союза.