Очень плохо. Он шел, держа горячую руку Ру, и ему казалось, что он меняется на каждом шагу, из растения становится животным или из непрозрачного прозрачным. И он все больше и больше понимал, насколько это плохо. Не какой-то ничтожный изъян или забавный бзик, заикание или пропавшая цифра; нет, это уходило далеко вглубь, в то, чем он был и что с ним произошло, во все, что он имел и чего ему не хватало; во все, что знал и не знал; во все, что считал возможным и отчаялся представить невозможным. Это было причиной того, что он находился здесь, и одновременно причиной того, что он был не где-то в другом месте. Он не мог сказать, было ли это знание проклятием или освобождением для него, и только это он знал, и знал наверняка. Он подумал, что если бы Ру — или кто-то вроде нее — была способна влезть в его шкуру, она бы тоже поняла проблему: конечно, с учетом этого, ничего удивительного.

Ничего удивительного и в том, что он никогда не знал, что произойдет с ним, не был способен предпочесть один путь другому или вообразить, что будущее пригодно для жизни. Потому что пространство является временем. Изъян в его представлениях о пространстве ничем не отличается от его недоумения перед временем. Как я попал сюда? — он мог бы спросить, про здание, улицу, дилемму, контекст. Где я был, если смог добраться оттуда сюда? Какой путь я должен теперь выбрать? Он не мог даже помыслить, чтобы спросить. Что ты хочешь от мира и как планируешь свой путь в нем? Так у него спрашивал дядя Сэм, и другие люди, добрые или раздражительные, тоже спрашивали. Где ты хочешь быть спустя десять лет? — спрашивал его Фрэнк Уокер Барр, когда Пирс еще учился в колледже. Не тот вопрос, которым он мог задаться, тогда или потом, как бы ни хотел, ему было стыдно, что он не мог, тем более без всякой причины на то. Но причина была. Была. Еще не объяснение. И еще, конечно, не способ лечения или исправления. Почему ты такой дурачок? Если бы он знал, мог бы он перестать им быть?

— Смотри. Здесь. Видишь?

Кампо деи Фьори оказалась маленьким узким прямоугольником, по-видимому, не изменившимся со времен Возрождения — никаких барочных фасадов или церквей, просто высокие дома, выкрашенные в бледно-коричневый или оранжевый цвета, и прилавки цветочниц, которые и должны были быть здесь.

— Переводится как поле цветов, — сказал Пирс. — Или, может быть, площадь цветов.

— Блумфилд[569], — сказала Ру. Ее руки были в карманах ее джинсов.