— Хочу заставить их махнуть под наши пулеметы.

Макаров понял его замысел, коротко одобрил:

— Добро. Действуй! Огонь минометов прекратим, как только дашь три красных ракеты.

— Все понял. Отключаюсь, — ответил Фаронов.

Финкель вытянул в сторону руку, сказал:

— Вон крайняя офицерская землянка под пятью накатами. Там на ней можно и пулемет поставить, а другой чуть выше, правее.

— Где?

— Да вон, видите бугорок?

— Ну и глаза у тебя, как у кошки. Неужто видишь? — изумился Фаронов, вглядываясь в темноту.

— Вижу, — ответил Финкель. — Дайте мне двух человек. Если кто есть — накроем.

Вызвался Каримов, за ним еще один — из второго отделения. Трое солдат поползли к землянке, густая трава и багровая полутемень тут же их в себе растворила. Потом издали донесся чужой отрывистый голос:

— Halt! Wer kommt?[11]

— Wir tragen Munition![12] — послышалось в ответ.

До слуха долетела короткая возня — и все смолкло. Наверху по-прежнему шла отчаянная перестрелка, по переднему краю немецкой обороны гвоздили батальонные минометы, и немцы, не переставая, жгли в небе ракеты.

Финкель на диво управился быстро. Захватил обе землянки. Офицеров в них не было, все, видно, сидели в траншеях, руководили ночным боем. На крыши землянок пулеметчики и подняли свои пулеметы. А рядом с землянками пристроили крохотные лафеты ротные минометчики. Фаронов опять повел роту. Метров через сто, почти на исходе седловины, он подал команду вылезать.

— Наверх! Наверх! Наверх! — шелестело от солдата к солдату.

Здесь их и догнал Саврасов со своей небольшой группой. Они дышали как загнанные.

— Все… выполнили задание, — сообщил Саврасов. — Все четыре расчета к чертовой бабушке… Да они там пьяные, стервы! Особенно офицер.

— Молодцы! — похвалил Фаронов. — Занимайте место в общем строю. Сейчас немного передохнем — и цепью вперед! Мы им, сволочам, свернем салазки на сторону.

Команду Фаронов подал негромко, но все пятьдесят шесть человек дружно вскочили на ноги. В черное небо одна за другой полетели красные ракеты.