Вполне в духе традиционной античной философии Цицерон считал, что государство (res publica) представляет собой общество, имеющее общую власть и закон. Но для него государство уже не народ Рима, а нечто более широкое – союз людей, соединенных общими интересами и законом. «Государство есть достояние народа, а народ не любое соединение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собою согласием в вопросах права и общностью интересов». При этом, важная особенность, он полагал, что государство – не абсолютный человеческий союз: выше его все человечество. Иными словами, государство – уже не отечество, но и не аппарат управления (эта современная идея для римлянина выглядела абсолютно нелепо), а нечто иное, пока еще не раскрытое в своем содержании понятие.

Следующие слова Цицерона выглядят революционно для своего времени: «Истинный закон – это разумное положение, соответствующее природе, распространяющееся на всех людей, постоянное, вечное. Предлагать полную или частичную отмену этого закона – кощунство; скольнибудь ограничить его действие недозволенно; отменить его полностью невозможно. Нет и не будет одного закона в Риме, другого в Афинах, одного ныне, другого в будущем. Нет, на все народы в любое время будет распространяться один извечный и неизменный закон, причем будет один общий как бы наставник и повелитель всех людей – Бог, Создатель, Судия, Автор закона»[772].

Разнообразное обилие различных античных государств постепенно исчезало по мере того, когда Римская республика, перерождаясь в Священную Римскую империю, поглотила всех их в своих границах. Конечно, понятие «римлянин», единственно предоставлявшее своему обладателю полнокровные публичные права, еще довольно долго питалось главным образом из одного источника – чистокровных этнических римских семей. Но затем прагматичный римский ум пошел по пути полного игнорирования этнической составляющей, которая действительно перестала быть важной, и постепенно сделал понятие «римлянин» исключительно публичным, правовым.

В полном соответствии со своей имперской политикой Рим вскоре начал распространять (хотя и осторожно) статус римского гражданина на инородцев, главным образом добровольцев, влившихся в ряды легионов. При императоре Клавдии (41—54) был открыт доступ галльской знати к римской магистратуре, и вскоре появились целые сенаторские семьи, имевшие происхождение из Галлии[773]. И хотя император обещал избирать в сенат исключительно римлян в пятом поколении, но однажды предоставил сенаторское достоинство сыну вольноотпущенника, т.е. бывшего раба, хотя и с условием, чтобы тот прежде был усыновлен кемлибо из римских патрициев. Правда, в это же время он категорически воспретил иностранцам принимать римские имена под страхом смертной казни[774].