Им вторят не менее авторитетные авторы, утверждающие, что «“Третий Рим” – это апокалиптический минор, раскрывающий события конца света: наступает последняя эпоха, последнее земное “царство”. С тем большим смирением следует творить заповеди и блюсти чистоту веры. Только уже гораздо позднее эта апокалиптическая схема была перетолкована официальными книжниками в панегирическом смысле и превратилась в своеобразную теорию официозного хилиазма»[852].

Данный аспект – не единственный, вызывающий множественность толкований. Одни полагают, что Москва через Третий Рим заявила о своем преемстве Византии, как праматери христианской культуры: «Идея “Третьего Рима” представляла собой мечту ностальгического и одновременно апокалиптического толка, как если бы традиционноуниверсалистическая византийская схема была вечной»[853].

Им возражают: да, «Третий Рим» – это формула, придающая России полуторатысячелетнюю временную глубину, историческую протяженность. Однако «едва ли вопрос преемственности Москвы от Византии становился современниками старца Филофея на первое место, поскольку даже в дипломатических отношениях такое заявление несло за собой целый ряд весьма невыгодных для Москвы последствий. Да для этого и не было необходимости вспоминать императора Августа Октавиана и “Первый Рим”»[854].

Говоря о послании старца Филофея, обратим также внимание на то, что оно не является политической программой, этаким «заветом князю». К слову, как полагают специалисты, Московские государи всего менее руководствовались советами Филофея в своей практической деятельности; их интересовали более насущные проблемы, чем толкование апокалиптических сочинений[855].

Нельзя сказать, будто послание констатирует какието исторические факты либо является новым пророчеством о будущем. Его никоим образом нельзя квалифицировать также и как признанную всеми квинтэссенцию духа времени, своего рода заветную мечту великоросса, завуалированную программу будущего развития Московского царства[856]. Это – лишь один из документов, донесший до нас определенные чаяния времени и давший толчок тем или иным настроениям. Хотя, конечно, популярность идей, изложенных старцем Филофеем, была такова, что они в отредактированном виде были официально изложены в актах Московского Освященного Собора 1589 г. об утверждении Московского патриаршества, где Третьим Римом именовалась уже не Москва, а вся «Великая Россия» в целом[857].

В этой связи весьма серьезное значение имеют ответы на вопросы: насколько мысли и оценки старца Филофея о России соответствовали обстоятельствам и духу того времени, потребностям национального развития нашего Отечества в прошлом и актуальны в настоящее время; являются ли они добрыми проявлениями русского самосознания или, напротив, результатом тех заблуждений духа, от которого несвободна ни одна нация, тем более великая – «у великих народов и ошибки бывают великими»?