Впрочем, почему были? Многое ли изменилось с тех пор? Приведем краткий отрывок из известного современного литературного произведения, в котором удачно отражен характерный для нас вектор временности бытия, убивающий любые желания перемен к лучшему в социальном отношении.

«Костенко осмотрел маленькую комнату Минчакова. Стол накрыт газетами. В столе один ящик, открыл его: там две тарелки, два ножа, большая ложка, видимо, ею же и сахар в стакане размешивал, и щи хлебал. Два табурета. Крючки, на которых висел “гардероб” – старый пиджак, такие деды в деревнях носят. “А вот латыш, – подумал Костенко, – комнату бы обжил. Уж про немца и говорить нечего. А наши забили деньгу – и обратно. Сами себя люди теряют, временность; невосполнимо это, пропавшие годы, надо всегда сразу обживаться, чтоб каждый твой ночлег на земле оставался в памяти радостью и красотой. Отчего это у нас? От неуверенности, что ли? Или от мятежности духа – тянет все кудато, тянет… Кто сказал – стихийные мы? А что? Тоже ответ. Да только верный ли?”»[869]

Да и где, у кого было учиться?! Не является секретом тот весьма печальный факт, что образованные, начитанные и понастоящему «книжные» люди даже на архиерейских кафедрах были явлением исключительным. Заметим, что речь идет не о периоде татарского ига, в течение которого ждать особой образованности от раздавленной Руси было просто нелепо, а о цветущей эпохе становления Русской церкви в домонгольскую эпоху. «Наш народ еще не настолько развился, чтобы почувствовать интерес к книжной образованности; да и весь его интерес сосредотачивался лишь на русской государственной и социальной практике и на русской религии»[870]. Впрочем, паства и князья не особенно нуждались в просвещенных архиереях. Да и среди священнослужителей отношение к образованию было более чем специфическим, а порой и категорично отрицательным.

Так, некоторые из них решили, будто чтение книг – не архипастырское дело. Другие, напротив, считали, будто епископы уже в силу своего сана являются людьми, сведущими во всех вопросах церковной жизни. А потому вовсе не нуждаются в дальнейшем обучении. В итоге в религиозной жизни нашего общества практически не встречаются богословские беседы и споры, а древнерусская библиотека не превышала «непритязательного для ума собрания книг рядового византийского или болгарского монастыря». Не удивительно, что переводческая, литературная и проповедническая деятельность была инициирована в Киеве не священством, а Великим князем св. Ярославом Мудрым (1016—1054)[871].