Состояние благочестия епископа и клира хорошо иллюстрирует и указ царя Петра Алексеевича от 16 февраля 1723 г., в котором государь воспретил архиереям и прочим духовным лицам во время церковных служб заниматься своими делами, выслушивать челобитчиков, решать административные вопросы и т.п. Этим же документом им предписывалось «упражняться в благомыслии и в молитве и тем подавать приходящим на молитву людем образ благоговейного в церквах стояния»[878].

Весьма характерный эпизод произошел при присоединении Киевской митрополии в XVII столетии к Московскому патриархату. Как известно, до подчинения Москве Киевский митрополит среди прочих особых прав непосредственно руководил типографией КиевоПечерской лавры, что имело широкие последствия. Не говоря уже о том, что поток книг, выходивший оттуда, в значительной степени способствовал духовному просвещению Юга России, типография приносила весьма существенные доходы, так что ее считали едва ли не самым главным источником пополнения митрополичьей казны. Надо сказать, что все попытки правительства Польши и даже Римской курии противостоять этой просветительской деятельности путем издания своих произведений на русском языке не принесли успеха – настолько системной и сильной являлась проповедническая деятельность Киевской типографии и духовных школ Малороссии[879].

Однако, никоим образом не доверяя «на слух» малороссийским епископам и просветительским школам, до сих пор существовавшим в Украине даже в период ее подчинения католической Польше, Московский патриарх Иоаким (1674—1690) запретил издание книг в Киеве, полагая, что в массе своей они наверняка еретические. А попутно закрыл и духовные школы, считая, что там добру не научат. Как справедливо замечают исследователи, малороссы были поражены этими нововведениями, поскольку ранее систематически получали привилегии для поддержания православных духовных учреждений от католических королей Польши[880].

И никак нельзя не согласиться с тем выводом, что история патриарха Никона и Русского раскола обнаружила, с одной стороны, в нашем народе гигантский запас душевных сил; с другой – «отсутствие всякого идеального содержания и крайнюю скудность умственных средств»[881]. Ему вторит и другая, не менее, увы, обоснованная оценка: «Крайне неудовлетворительное положение духовенства в допетровской Руси, его несостоятельность, несоответствие своему назначению сказалось с особой силой и ясностью при повороте России на новый путь сближения с Западной Европой, обозначивший довольно заметно еще с начала второй половины XVII в., усилившийся к концу этого столетия и завершившийся реформами Петра Великого»[882].