— Я еще за столом намеревался сказать вам, что завтра к одиннадцати часам можете прислать кого-нибудь в Версаль за пайками и за талонами на бензин.

Не веря своим ушам, Жичин переспросил генерала. Тот охотно подтвердил свои слова, справился о количестве и подвел итог уговору: тридцать пайков и на две машины бензина. Обрадованный Жичин сам изъявил готовность приехать в Версаль, генерал отсоветовал, но попросил прислать официальную заявку.

Проводив гостей, Комлев и Жичин возвратились к послу и с ходу были втянуты в его разговор с молодой женой. Они вольно, по-семейному сидели за столом, только что оставленным гостями, пили чай.

— Подумать только! — сокрушалась Лидия Александровна. — Высокий, стройный, интеллигентное лицо… Я поначалу едва не влюбилась в него. Присаживайтесь, господа офицеры.

Жичин и Комлев сели.

— Ты, наверное, не обратила внимания на его глаза, — упрекнул ее посол. — А глаза у него пустые, оловянные. Довелись такому командовать в бою, он и советов ничьих не примет, тысячи людей может погубить.

— Что будем делать, Александр Ефремович? — спросил посла Комлев. — Писать представление генералу Эйзенхауэру?

— А если и Эйзенхауэр такой же? — В глазах посла еще играли веселые искорки.

— Не такой, — ответил Комлев.

— Вы с ним встречались?

— Не доводилось, Александр Ефремович, но офицеры союзные в один голос говорят о нем как об умном и талантливом полководце.

— Подумаем, подумаем. Давайте думать вместе. Пайки и бензин… Не мелковато ли для серьезного представления? На днях мне рассказывали о двух британских лагерях, где немецкие пленные содержатся в нормальных помещениях, а наши ютятся в холодных бараках, даже в палатках. Нужны три-четыре факта, но абсолютно точных, проверенных. Это уже вопрос и морали и политики.

— Постараемся представить такие факты, — уныло заверил Комлев.

Жичин порывался рассказать про обещание генерала Венэблса, но поостерегся, не рассказал, подумав, что под хмельком наобещать можно многое.

7

На другой день с утра Комлев уехал в облюбованный английский лагерь, пригласив с собой капитана Голдберга. На судьбу офицера связи капитан не сетовал, даже был доволен, что мало привлекали к делам, — в Париже он не скучал. При встречах раза два заговаривал о своих забытых обязанностях, но тотчас же и умолкал, едва Жичин или Комлев обращали его слова в шутку. Комлев таил надежду, что в благодарность за вольную парижскую жизнь капитан окажет ему в лагере добрую помощь.

У Жичина были свои заботы. Его больше всего тревожила экспедиция в Версаль, к бригадному генералу Венэблсу. Сдержит британский ловелас слово или найдет благовидный предлог повременить, поволынить, а то и вовсе остановить дело, уподобившись американскому коллеге?