Раисе стало тяжко, она попросила у Юрия сигарету, закурила, подошла к открытому окну, а хозяйка, оглядев стол, всплеснула руками.

— Батюшки, за спорами да за разговорами ничего не едим. Это не дело.

— Не знаю, кто как, — ответила Рая, — а я лично растягиваю удовольствие. Давненько не видела такого изящного стола. Идите сюда, сейчас дождь хлынет.

Мы подошли, глянули за окно и уже не могли оторвать глаз. Сплошной стеной прямо на нас надвигались низкие кучевые облака. Они на ходу кудрявились, и синие кудри тотчас же оборачивались шлейфами дождя. В этих шлейфах утонул шпиль университета, потом и все массивное здание растворилось в дождевой дымке. Налетел ветер, бросил на нас охапку брызг, мы со смехом отпрянули. Первой взглянула в окно Раиса.

— Гляньте-ка, гляньте! — позвала она нас. — Только что эти облака задевали за крыши, а сейчас их едва самолетом достанешь. Выплеснулись и взмыли. В один миг.

За стол мы вернулись просветленные. Будто нас не дождем окатило, а пронизали насквозь теплыми солнечными лучами. Мы долго смотрели друг на друга и молча улыбались.

— По-моему, самое время отведать салат из крабов, — тихо сказала Ирина. — Я его собственными руками, по собственному рецепту… И никто даже не дотронулся. Каково хозяйке?

Мы съели и салат, и шампиньоны в сметане, и заливного судака. Все было изящно, вкусно.

Заговорили о детях. Ирина пожалела, что мальчишки не приехали и мы не смогли этих озорников увидеть. В другой раз. Ребята растут, вроде бы неплохие, но своенравные.

— Есть в кого, — с улыбкой сказал Юрий.

— Это уж точно, — ответила Ирина, тоже улыбнувшись. — За примером далеко ходить не надо.

Они пикировались, поддразнивали друг друга, но делали это теперь с доброй усмешкой. Надо было этому дождю пораньше нагрянуть, подумал я. Может быть, тогда и спора не было бы.

На прощанье Ирина сыграла нам Шопена. Такая вдруг обрушилась на нас грусть-печаль, что мы невольно замерли на месте. Даже если бы не знать его жизнь, с первых же звуков чувствуешь яснее ясного: несладко приходилось ему вдали от родных мест. Париж, именитое окружение, блеск умов и талантов, а родину ничем не заменишь. Никем и ничем. Перед глазами моими мелькнули собственные мои годы, прожитые в дальних странах, и по спине у меня побежали мурашки. Ностальгия… Вот она, ностальгия, чистая, обнаженная. Бери ее и страдай. И что рядом с этим страданьем мелкие наши неурядицы?

Ирина вскинула голову, и печальные звуки оборвались. Я закрыл глаза, и откуда-то издалека услышал лесной шорох, шелест деревьев, щебетанье птиц. Звуки наплывали, ширились, лесной ручей зажурчал в лощине, по верхушкам деревьев прокатился свежий ветер. И встрепенулось лесное царство, запело, забурлило, встречая новый день, отдавая дань красному солнышку. И пошло оно, светлое, теплое, по лесам и лугам, по полям и перелескам от дома к дому, от села к селу, рассыпая по пути жизнь, лад, радость.