— Одних, поди, женщин голеньких демонстрируют. Какой же это секс? Это полсекса. Нашей сестре и полюбоваться нечем. И здесь бедных женщин обошли.

Я невольно рассмеялся, хотя вовсе не был уверен, что Инесса шутила.

— Не так, что ли? — Она меланхолично усмехнулась. — Куда ни глянь — кругом дискриминация. Предлог, конечно, самый благородный — прекрасный слабый пол, любовь к нему, забота, — а суть все та же: мужик хозяин, баба на подхвате. Что в Америке, что у нас.

— Неужели и ты на подхвате? — спросил я удивленно.

— Всю жизнь! — залпом выпалила Инесса. — Всю-ю жи-изнь — представляешь? В школе была старостой, — вроде бы вла-асть! — а помыкали мною кто хотел. В вузе ходила в комсоргах — тоже как будто не последняя скрипка — одни побегушки, только и слышала нарекания. Выскочила замуж, служить пошла, думала — простор откроется… — Она привычно усмехнулась. — Вместо простора кабала припожаловала. И дома и на службе. О муже я тебе как будто рассказывала. Не приведи бог сидеть дома долгими вечерами и в тревоге, в одинокой тоске ждать своего благоверного. В голове мельтешат самые горькие мысли, одна горше другой, не мысли — сплошная отрава. Долго этих мук не выдержать, можно потерять рассудок. Представь себе: в полночь или заполночь является суженый. Боль поначалу выпустит из своих лап измученное сердце — слава богу, жив, руки-ноги целы, голова на плечах, — потом опять заберет в свои клещи: видеть красивого мужчину, потерявшего человеческий облик, тяжко, а если он и муж, да вроде бы еще любимый, — мучительно, нестерпимо. На глазах рушилось и неведомо куда уплывало самое хрупкое и самое дорогое чувство. Пуще огня боялась, как бы это чувство не обратилось в ненависть и не перешло на ребенка, которого я уже носила и трепетно ощущала. Чтоб избежать этой страшной беды, я решилась на разрыв.

Я не вытерпел и спросил, что сталось с ее бывшем суженым. Ответила она не сразу и не легко. Заставив себя улыбнуться, она отпила глоток пахучего коньяку, для чего-то запила холодным кофе и вымолвила едва слышно, что муж ее бывший давно уже не пьет, стал большим начальником, завел новую семью. Изредка заезжает к сыну, благодарит Инессу за твердость: когда, бы не решительный ее шаг, всколыхнувший все его существо, мог бы окончательно погибнуть.

Глядя в ее удрученные глаза, я подумал, и чем дальше, тем более уверялся, что в то время одного решительного шага с ее стороны было, пожалуй, маловато. Любви бы побольше да терпенья женского. Она угадала мои мысли, в душе, возможно, и сама так полагала, но сейчас, в эту минуту, ей, видимо, не хотелось, чтоб я так думал и она не нашла ничего лучшего, как перевести разговор на стезю служебную.