— Заткнись, я разговариваю не с тобой.

— Не извинишься?

— Никогда.

Не успело это жестокое слово раствориться в мягком полумраке прихожей, как раздалась хлесткая пощечина. Сын ударил отца. Невероятно, немыслимо!

С минуту по прихожей плыл отзвук пощечины. Это была страшная минута, и длилась она очень долго. Растерялись все, а больше всех, пожалуй, Денис. Он хотя и хорохорился перед отцом, ссылаясь на его поучения давать сдачи и по-мужски платить за оскорбления, а в жизни своей всерьез никого не ударил. Отец был первый: это ли не ужас? Но Денис раньше всех и опомнился.

— Пойдем, мама, разбирать твои тяжелые сумки, — сказал он. — Прости, отец, по-другому я не мог.

Он подошел к матери, помог ей подняться, и они вместе двинулись на кухню.

Юрий же возвратился в комнату, не спеша оделся и тихо вышел.

На кухне тоже было тихо, мать и сын смотрели друг на друга молча. Когда в прихожей едва слышно щелкнул замок, Ирина встала, подошла к сыну и притянула к себе его чубатую голову.

— Все бы, сынок, ничего, — сказала она печально, — да тебя вот жалко. Без отца теперь останешься.

Сын прижался к ней и ответил, что все эти минуты думал не о себе. Сам-то он не пропадет — какой-никакой, а мужчина, — а вот каково ей будет без мужа?

Через час позвонил Юрий и довольно спокойно сообщил, что жить он так больше не может и что на днях намерен подать заявление о разводе.

Ирина ответила согласием.

II

В суете и в заботах я довольно долго не мог повидать Юрия. А повидать хотелось, тревога за его судьбу не оставляла меня. Издали я раза два мельком видел его, и он вроде бы замечал меня, а встретиться и поговорить не удавалось. Мне даже казалось временами, что он избегал встреч со мной.

Однажды в клубе мы столкнулись лицом к лицу, и деваться ему было некуда.

— Кофейку не хочешь? — спросил я.

— Можно и кофейку, — ответил он.

В клубе он был свой человек, и нам не составило труда заполучить столик в углу на отшибе.

— Судить будешь? — спросил он, трусовато оглядываясь по сторонам.