— Без хитрости нынче не проживешь, — буркнул Юрий. — Времена такие. — Слова эти он предназначил не столько мне или самому себе, сколько Инессе, чтоб уязвить ее за непрошеное вторжение в мужской разговор, но Инесса ответила на них по-своему.

— Времена здесь ни при чем, — сказала она решительно. — Добрый человек — всегда добрый. А на времена кивают слабые люди. Такие, как мы с тобой, — отбрила она Юрия. — Прав Федор: хитрость не мудрость. Не знаю как кому, а мне, к примеру, смелости надо побольше, чтоб сердце свое слушать. Только сердце. — Последние слова она произносила с глухим придыханием, выделяя их и давая понять Юрию, что относятся они скорее к нему, чем к ней, и что за ответом она в карман не полезет.

Суть была, конечно, не в том, кто из них кому как ответит. Ответ — это слова. Самое главное, надо полагать, — любовь. Если она у них сохранилась. Если она у них была.

Но я все же ждал, я хотел, чтоб мой друг ответил Инессе. Мне это было важно. Молчание, конечно, тоже было ответом: не хотел он, видно, говорить с Инессой ни о сердце, ни о смелости, а если б заговорил начистоту, если б осмелился заговорить начистоту, это была бы речь. Речь едкая, запальчивая, не пощадил бы в ней ни Инессу, ни самого себя. Но Юрий уже давненько, пожалуй, со студенческих времен, речей таких не произносил. Губы у него подрагивали и слегка кривились, в прищуренных глазах таился немалый заряд энергии — мог и речью громовой разразиться. Ну-у-ка. Напра-асно. Раньше силовые заряды тратились на дело, на жизнь, а теперь, похоже, на тормоза. Без добротных тормозов не умолчать бы ему сейчас.

Я уже видел подобные эволюции, видел не однажды, а до корней их докопаться не мог. Может быть, поэтому и смотрел на Юрия с тоскливым любопытством. Не без тревоги следила за ним Инесса.

— Слова, слова… — произнес он хриповатым голосом. — Что в них толку? Слова — одно, жизнь — другое.

— Это точно! — шумно поддержала его Инесса, смягчая свои слова о смелости и о сердце. Глянув одним глазом на меня, добавила с хитроватой усмешкой. — Про себя сказал. Это его каждодневный принцип. Не припоминаю случая, чтоб Юра сдержал свое слово.

Юрий улыбнулся. Свою необязательность он, видимо, не считал большим грехом, а Инесса, зная это, подыграла ему. Одно, пожалуй, Юрию невдомек: эта его улыбка свела на нет всю тираду о слове и жизни. А впрочем, всерьез ли была эта тирада? Не очередные ли словеса?

Интерес мой и к Юрию и к Инессе слабел с каждой минутой. Без особой надобности был им, конечно, и я. Ну, учились вместе, ну, дружили… Это когда все происходило? В какую эру? Дороги давно разошлись, не знаешь даже, о чем говорить…