Интерпретация М. А. Булгакова основывалась главным образом на ранних произведениях Ю. Л. Слезкина, которые принесли ему «всероссийское имя» еще до революции. И тон статьи М. А. Булгакова в целом, несмотря на отчасти критическую концепцию, весьма уважительный, он отдает должное таланту, неоспоримым литературным достоинствам и профессионализму писателя. И. Белобровцева и С. Кульюс считают, что к этому моменту в 1922 г. текст «Столовой горы» Булгакову еще не был известен, он не был движим обидой, а разбирал манеру Ю. Л. Слезкина. Это не было ответным выпадом[1233]. Примечательно, что Ю. Л. Слезкин спустя 10 лет 09.02.32 сам откровенно признается, как все еще трудно ему обращаться к реальности:

До странности в передаче действительности, настоящих событий – я косноязычен[1234].

До странности в передаче действительности, настоящих событий – я косноязычен[1234].

Но это все тонкие градации литературного творчества. 10.02.32 писатель уклончиво отмечает в дневнике:

Была опасность срыва в халтуру, когда сказать было еще нечего, а есть надо было, а положение обязывало, а предубеждение ко мне, как к «буржуазному» писателю закрывало передо мною двери журналов и обходило меня гонораром. На грани халтуры мне пришлось писать и «Кто смеется последним», и «Бронзовую луну», по заказу, к сроку, и только врожденный вкус и чувство меры спасло меня от этого позорища – эти романы, если не органически мои, то все же достаточно четки и выдержаны со стороны формальной (стилизованы). Неровно, путано это последнее мое десятилетье – попытки раскрыть себя и свое, попытки осмысливания в романе «Столовая гора», в повести «Шахматный ход» остались только попытками и не имели в дальнейшей моей работе своего развития. Все же это, на мой взгляд, лучшее[1235].

Была опасность срыва в халтуру, когда сказать было еще нечего, а есть надо было, а положение обязывало, а предубеждение ко мне, как к «буржуазному» писателю закрывало передо мною двери журналов и обходило меня гонораром. На грани халтуры мне пришлось писать и «Кто смеется последним», и «Бронзовую луну», по заказу, к сроку, и только врожденный вкус и чувство меры спасло меня от этого позорища – эти романы, если не органически мои, то все же достаточно четки и выдержаны со стороны формальной (стилизованы). Неровно, путано это последнее мое десятилетье – попытки раскрыть себя и свое, попытки осмысливания в романе «Столовая гора», в повести «Шахматный ход» остались только попытками и не имели в дальнейшей моей работе своего развития. Все же это, на мой взгляд, лучшее[1235].