И я, отложив Лесосекова, принялся за Флавиана и даже Ликоспастова и в последнем налетел на сюрприз. Именно, читая рассказ, в котором был описан некий журналист (рассказ назывался «Жилец по ордеру»), я узнал продранный диван с выскочившей наружу пружиной, промокашку на столе… Иначе говоря, в рассказе был описан… я! Брюки те же самые, втянутая в плечи голова и волчьи глаза… Ну, я, одним словом! Но, клянусь всем, что было у меня дорогого в жизни, я описан несправедливо. Я вовсе не хитрый, не жадный, не лукавый, не лживый, не карьерист и чепухи такой, как в этом рассказе, никогда не произносил! Невыразима была моя грусть по прочтении ликоспастовского рассказа, и решил я все же взглянуть со стороны на себя построже, и за это решение очень обязан Ликоспастову <…> И тут же столкнулся с еще более ужасной мыслью о том, что… а ну, как выйдет такой, как Ликоспастов?[1283]

Вероятно, ужас Максудова перед такой перспективой отражал отношение самого М. А. Булгакова к сочинениям, выходившим из-под пера его старого и старшего товарища к началу 1930-х годов. Раздражение Максудова вызвано неверным описанием, содержащимся в рассказе Ликоспастова. Здесь содержится аллюзия на «Столовую гору» Ю. Л. Слезкина, которой М. А. Булгаков был недоволен, и знакомый мотив литературной неправды, о которой он пишет в своей статье. Но в этот период для М. А. Булгакова это уже было не «областью красивой лжи», а потерей писательской репутации, т. е. лица.

Исследователи выдвигали несколько интерпретаций самого имени Ликоспастова. Предлагались толкования, связанные с образом волка: жертва нападения волка, Волкорванов, Волкопасов, волчья пасть[1284]; «Лик Спаса»[1285]; лик чудотворной иконы Спасителя со слезами на глазах[1286]. Не претендуя на полемику с этими толкованиями (у Булгакова могло быть и несколько смысловых оттенков), предлагаем еще одно прочтение. Лик-о-спаст-ов – человек, спасающий лик (лицо). То есть имеется в виду тот, кто лицо потерял, но еще надеется и пытается его спасти, то есть найти путь к спасению. При этом лик – это и его собственное лицо, и Лик Спасителя, Спаса, который он должен нести в себе, поскольку согласно христианским представлениям, человек создан по образу и подобию Божию. Это вполне соответствует ситуации Ю. Л. Слезкина начала 1930-х годов, действительно потерявшего свое писательское лицо и тем самым Лик Божий в себе.

Ю. Л. Слезкин мог быть прототипом еще одного персонажа: драматурга Бескудникова в романе «Мастер и Маргарита»[1287]. В редакции романа «Золотое копье» М. А. Булгаков называет его председателем секции драматургов, т. е. указывает ту самую должность, которую занимал Ю. Л. Слезкин[1288]. Кроме того, описание внешности персонажа, его подчеркнутая элегантность и заграничная одежда также напоминают манеры Ю. Л. Слезкина: