Имидж России во Франции входил в сферу живого интереса российского правительства. Поэтому особенно популярные антирусские сочинения подвергались широкому разоблачению в российской прессе. Кроме того, предпринимались меры по восстановлению российской репутации в самой Франции. Так, в Париже долгое время находился с целью защиты русских интересов во французской печати агент III Отделения Я. Н. Толстой. Он неоднократно вступал в публицистическую полемику с французами-оппонентами. Наиболее известна, пожалуй, его брошюра «Достаточно ли шести месяцев, чтобы узнать страну, или Соображения по поводу сочинения г-на Ансло “Шесть месяцев в России”» (1827). Я. Н. Толстой был не одинок. С 1833 года русское посольство в Париже приобрело «интеллектуального атташе» в лице князя Э. Мещерского, роль которого заключалась в «защищении России в журналах от всяких нападений на нее в литературе»[889]. Многие отклики в защиту России, как, например, ответ Н. И. Греча (1844) на «Россию в 1839 году» А. де Кюстина, инспирировались непосредственно III Отделением[890]. Однако из этого не стоит выводить правила.
Защита престижа России перед лицом европейских мнений стала общей и естественной особенностью русской литературы: несправедливый негативный отзыв обоснованно вызывает потребность отклика-опровержения. Так, в 1853 году М. П. Погодин на водах в Эмсе прочел несколько брошюр о России. «Что за нелепости пишут о России и русской церкви – возмущался он. – А мы все молчим!.. Рука так и рвалась писать и вступить в состязание».[891]
Порой автор вынужден был «поправлять» иностранного оппонента в целях самозащиты, когда информация «с Запада» легко вредила репутации литератора в России. К примеру, французский консул Фонтанье написал в своем «Путешествии на Восток…», что Пушкин якобы сочинил сатиру о турецком походе русской армии. По версии Ю. Н. Тынянова, поддержанной М. П. Алексеевым[892], причиной, побудившей Пушкина взяться за «Путешествие в Арзрум», стало именно желание опровергнуть слова иностранца. Пушкин так и заявил в предисловии, что «строки французского путешественника» были для него «гораздо досаднее, нежели брань русских журналов».[893]
С уверенностью можно сказать, что ни один русский писатель не оставался равнодушен к зарубежным оценкам России или его творчества. Исключение составлял, пожалуй, лишь И. А. Крылов, который (если верить П. А. Плетневу) без всякого интереса отнесся к изданию своей биографии в Париже[894]