Как известно, при всей строгости николаевской цензуры ее отличало отсутствие детально регламентированного порядка. Если для российской печати цензура нередко играла роль судьи, который руководствуется не законом, а мнениями и настроениями отдельных представителей власти, то по отношению к русским публикациям за рубежом она вовсе не имела представлений о своей собственной роли. III Отделение, как правило, реагировало на эти факты лишь тогда, когда публикации вредили престижу российской власти. Так, А. Демидову было предложено прекратить публикацию «Писем о России», которые он помещал в «Journal des Débats» в 1838–1839 годах, а П. Долгоруков за книгу о российском дворянстве (1843) был вообще вытребован в Россию. Официальную позицию в подобных вопросах наиболее откровенно сформулировал заграничный агент III Отделения Я. Толстой. В 1842 году он разъяснял И. Головину, задумавшему издать книгу во Франции: «Если ваша книга будет против России, вас станут преследовать; коли ни то, ни се – будут смотреть сквозь пальцы, а если она будет в пользу России – то вас могут наградить»[906]. Головин после такого разъяснения положился на удачу, издал книгу, был вызван за это в Россию, отказался ехать и стал эмигрантом. Однако возможность печататься в обход цензуры (и при этом не компрометировать себя в глазах правительства) оставалась заманчивой перспективой для многих русских писателей. Ф. И. Тютчев, например, начиная с 1844 года опубликовал за границей четыре статьи, две из которых («Россия и Революция», «Папство и Римский вопрос») вызвали живейшую полемику. Правда, «Россия и Революция» публиковалась при одобрении императора, мелочных цензурных придирок она избежала. При этом Лэйн доказывает, что заграничные публикации давали возможность Тютчеву, уволенному с дипломатической службы «из-за полного пренебрежения к обязанностям», «достигнуть реабилитации во мнении правящих кругов»[907]. Особенных привилегий за свои статьи Тютчев, правда, не приобрел, но и преследованиям не подвергался. Во всяком случае, когда у М. П. Погодина возникли затруднения с публикацией «историко-политических писем», составленных в период Крымской войны, Тютчев почти открыто рекомендовал ему издать «письма» за границей. «Сказать ли вам, чего бы я желал? – интересовался Тютчев в письме к Погодину от 13 октября 1857 года. – Мне бы хотелось, чтобы какой-нибудь добрый или даже недобрый человек – без вашего согласия и даже без вашего ведома издал бы эти письма так, как они есть, – за границею… <…> Вообще, мы до сих пор не умеем пользоваться, как бы следовало, русскими заграничными книгопечатнями, а в нынешнем положении дел это орудие необходимое».[908]