Она была человеком принципов, отчего сама порою страдала. Но если решалась, то уже не отступала, даже если сомнения в кровь мочалили душу.

В эти мучительно тянущиеся дни выручила бы, увела от неотвязных дум работа, такая, чтобы без продыху. Но как назло, не было никакой. После «совещания в горшках» Гришина потребовала, чтобы Лариса во всех подробностях описала на бумаге концепцию своих новых коммерческих полос. С разжёванным до молекул ноу-хау начальница теперь безвылазно сидела наверху, пытаясь поворотить оглобли заскорузлого мышления руководства на свою сторону. Дело подавалось с трудом, так как чисто редакторские обязанности, которые лихо исполнял Сокольский, теперь кирпичом болтались на шее Триша. Появление нового заместителя, мало что смыслящего в подготовке текущих номеров, не разгрузило «нашего Ильича»; он тяжело неуклюже барахтался в бесконечной вычитке оригиналов и полос.

Пока высший редакционный эшелон судил да рядил, подчинённая изнывала от безделья и недобрых предчувствий. Хотя вместе с тем и радовалась возникшему перерыву: если она всё же понадобится в суде, то улизнуть со службы сможет легко. За неимением заданий отлучилась-де по личным делам.

Улизнуть потребовалось на пятый день. С вечера позвонила Венецкая, неживым шелестящим голосом сообщила, что опрос свидетелей назначен на завтрашнее утреннее заседание, официальная повестка для Лебедевой у неё на руках. Она больше ни на чём не настаивала и даже не просила. Просто довела до сведения. Дальше, Лариса Петровна, как совесть подскажет.

Лариса ждала этого момента. Несмотря на бесконечные колебания, внутренне готовилась к нему, подбирала слова, которые скажет на суде. А подошел час, и растерялась. Ну можно ли в уголовном деле, каких город ещё не знавал, принять всерьёз какую-то газетную цидульку, даже если писана она со слов супруги преступника? Да и о чём Лариса Лебедева может свидетельствовать? Что-де написала с чужих слов чистую правду?

Ночь она почти не спала, уставившись в потолок. Колька, которому передавалась нервозность Лоло, несколько раз просыпался, молча вёл её на кухню, капал в рюмочку корвалол, безуспешно пытался убаюкать. Но, опрокинувшись на несколько минут в тягучий дурман сна, она снова таращилась на знакомые трещинки, считала цветочки на давно не меняных обоях. Представляла и не могла до конца представить, как будет стоять под недоверчивыми взглядами судей, под злобным прищуром Кротова, под презрительными усмешками его вульгарных дочерей. Одно дело – привычно со стороны наблюдать для текущей заметки, как раскладываются по эпизодам и статьям чьи-то чужие судьбы. И совсем другое – самой участвовать в процессе, под страхом уголовной ответственности давать свидетельские показания, пусть даже процесс касается тебя лишь косвенно.